Богдан Сушинский - На острие меча
— Ну, говори, что ты там еще надумал. Не мог же ты просто так… Не в изменники же тебя записывать.
— Полякам это позволительно — записывать меня в изменники, а тебе, атаман, — нет. Но ведь с поляками у меня и разговор был бы иным.
— Ну-ну, усовестил. Слушаю.
— Я понял, что отговорить Коржуна от его затеи невозможно. Казнить — да, отговорить — нет. А зачем присылать к тебе человека, который уйдет от самого Сирко, не согласившись с его доводами? Чтобы казаки знали, что слово полковника для Коржуна ничего не значит? Подумал, поразмыслил и сам благословил в лице Коржуна нового атамана. От твоего имени, полковник.
Сирко удивленно прошелся по нему взглядом снизу вверх и нервно рассмеялся.
— Что, действительно, от моего?
— Это сразу же подбодрило парней. Они ускакали в степь, зная, что полковник, Божьей милостью атаман Сирко, в душе, мысленно — с ними. А значит, беглый люд, который будет прибиваться к его отряду, тоже узнает, что создается эта новая степная ватага с благословения Сирко.
— Особенно интересно будет узнать о моем благословении польскому командованию.
— Это уже ничего не изменит, — отмахнулся Лаврин. — Зато когда-нибудь, надеюсь, довольно скоро, нам это пригодится. Не вечно же служить полякам. Правда, я посоветовал Коржуну восстания пока не поднимать, а пристать к сечевикам, пройти там хорошую выучку, отбивая нападения татар; обстрелять да обмахать хлопцев турецкими ятаганами… А там, гляди, и наше время поспеет.
— Ну и?…
— Все девятеро согласились со мной.
— А ты, оказывается, настолько же хитер, насколько и многоопытен. В самом деле, пусть послужат земле нашей, охраняя ее от ордынцев.
— С этим и ускакали в степь, полковник.
— Постой-постой, а почему их оказалось девятеро? Ты же говорил, что с Коржуном собиралось уходить семеро.
— Девятый пристал в последнюю минуту. Из разъезда моего сбежал. Нет-нет, не измена. Он из моих разведчиков-пластунов, — хитровато улыбнулся Лаврин. — Старый рубака, в двух восстаниях изрубанный. Ты знаешь его — Семен Роднюк.
— Роднюк? — напряг память Сирко. — А, тот самый, припоминаю. Его появление в отряде Коржуна может что-либо изменить?
— Должно. Говорить с людьми он умеет, авторитет себе привык добывать в бою. Он-то и должен удержать новую ватагу от поспешного восстания. А надо будет… ну, если это действительно понадобится, — подчеркнул Лаврин, наклонившись к Сирко, — то и возглавит отряд вместо Коржуна. Запомни имя это казака: Семен Роднюк. Скоро получим от него первую весточку.
Сирко помолчал, посмотрел на открывающийся перед ним залитый лунным сиянием речной луг и почувствовал, что раздражение окончательно оставило его. Теперь он думал о том, что надо бы держать Лаврина поближе к себе да почаще советоваться с ним.
— Лук ты натягиваешь, как все, — сказал он Лаврину. — Однако стрелять норовишь дальше, чем способна долететь стрела.
— Так должны поступать все атаманы, которые поняли, что хватит разжигать мелкие восстания, надо готовиться к большой войне.
— Значит, и ты тоже понял это?
— Сколько ж нам ходить в холопах то у поляков, то у тевтонцев, то еще у кого-то? И еще, чтобы ты знал, полковник… Сегодня на рассвете из лагеря убежит один из пленных татар. Когда-то он уже бывал в нашем плену, потом почти год батрачил в Польше. Неплохо понимает по-нашему. Но самое важное то, что мазанка его стоит почти возле самого Перекопа. Именно там, у крымских ворот, нам и надо иметь своего татарина. Зовут его Кизим. Прозвище — Перекоп-Шайтан. Силы зверской и рубака отчаянный. Семь сабельных ран принял, а все-таки выжил.
— Ты бы лучше в Рим кого-нибудь послал, — мрачно пошутил Сирко. — Вдруг папа римский без нашего надзора останется.
— Туда бы Ивана Сулыму, — совершенно серьезно воспринял его предложение Лаврин.
— Почему вдруг Сулыму?
— Он — единственный из наших полковников-атаманов, кто уже побывал в Риме. А главное, единственный из украинцев, кто получил из рук папы золотую медаль с папским ликом, за победы над магометанами [35]. Кстати, в окружении папы его восприняли, как полководца, который в будущем способен возглавить европейские христианские силы, христианскую милицию, в борьбе против Османской империи. Если помните, пан полковник, ранее намечалось, что это воинство Христово должен был возглавить герой Хотинской битвы с турками гетман Петр Сагайдачный. Но гетман умер от ран, и теперь вот к папскому двору пришелся Сулыма, несмотря на то что веры он православной.
— И все же слишком быстро ты назвал имя Сулымы, сотник. Неужели и над тем, кого бы из наших казаков подсадить к Ватикану, тоже задумывался?
— А кто сказал, что мы не должны знать, в каких грехах исповедуются наши бывшие и будущие враги в своих мечетях и костелах?
20
Стало заметно холодать. Вместе с первыми, еще несмелыми, оранжево-черными проблесками зари откуда-то с карпатских предгорий подул влажный ветер, промозглое дыхание которого ощущалось и через ткань шатра. Князь натянул до подбородка теплое войлочное покрывало и, закрыв глаза, попытался уснуть. Это оказалось непросто. Даже через адскую усталость пробивались какие-то хаотические воспоминания: Стамбул, отец, Власта… Увы, и Власта — тоже.
С этим именем на устах, да еще с ироничной улыбкой, князь и уснул. Однако не прошло и получаса, как чуткий сон его был взорван скрипом колес.
— Князь! Я привез это, князь! — послышался голос Мамлюка. — Иди взгляни!
Гяур еще несколько секунд всматривался в вырисовывающуюся на фоне тускнеющей предутренней луны фигуру воина, затем резко откинул покрывало.
— Показывай, только не поднимай шума.
— Прости, князь, забыл. Но это в самом деле бог, а не кузнец. Как я сказал ему, так он и нарубил.
На повозках лежали небольшие квадраты решеток, сбитых из прочных дубовых и акациевых веток, утыканных гвоздями. А посреди каждой клетки этой решетки были привязаны веревками треугольные косяки.
— Значит, это они и есть?
— Они, — возбужденно проговорил Мамлюк. — Маловато, конечно. Но если разбросать их в траве впереди войска или у входа в табор из возов, два-три десятка коней искалечится на них — это точно. Вместе с ними покалечатся и татары. Бить их на этих косяках — что снопы молотить.
— Сколько ж их у тебя?
— Две повозки.
— Накрой и молчи. Никто, кроме твоей команды, пока не должен знать о наших приготовлениях.
— И не будет. Онемеем.
— Но это еще не все: видишь эти покрывала? — показал на куски войлока. — Возьми десяток своих кайсаков и быстро посшивайте их по два-три вместе. При этом попробивайте посредине небольшие дыры, чтобы можно было подпирать их кольями или даже копьями. Получится неплохой навес.
