Станислав Пономарев - Гроза над Русью
— Да. Большие камнеметы на стенах оставил, а Спирькины машины вниз спустил, к воротам. Они легки и сподручны для наступа.
— Похвалил Спирьку?
— По слову твоему гривну на шею надел и казной твоей купил ему волю у Ядрея. Воевода казны не взял, поклон шлет.
— И то ладно... — усмехнулся Святослав.
Пока великий князь разговаривал с братом, свита его стояла поодаль. Теперь же по знаку Святослава воеводы подошли.
— Зрите, — показал князь в поле. — Хакан изготовил орду свою на нас. Стойте крепко! Окружные тверди мы отдали ему почти што без боя, а Вышнеград не отдадим! Но... надобно хакана тут подольше подержать, не прогонять сразу. — Святослав засмеялся, погрозив пальцем воеводам. — Смотрите мне, в град степняка не пускать! А сейчас — к трудам ратным, братие! Перун да поможет нам!
Воеводы разошлись по своим местам...
Наступление хазар на Вышнеград было мощным и напористым. Они остервенело лезли на стены. Но свежие киевские дружины, отлично вооруженные и искусные в ратном деле, отбили натиск без особого напряжения.
Святослав ждал, что раздосадованный Урак бросит к стенам если не все свои силы, то хотя бы большую их часть. Ему надо было, чтобы все хазарские тумены вышли из-за Лыбеди-реки и поднялись на Воиново поле.
Князь приказал дразнить степняков, и русичи делали это с превеликим удовольствием. Они размахивали соломенными чучелами, весьма похожими на кагана-беки Урака, поджигали их, кололи мечами и копьями. Другие трясли захваченными в бою хвостатыми хазарскими бунчуками, переламывали их древки, бросали боевые и родовые символы хазар в мутную воду рва. А самый искусный насмешник, гридень первой сотни могутов Тука, выкрикивал оскорбления самому кагану. Усиленный громадным медным рупором голос его гремел над горами Киевскими:
— Зачем ты пришел к нам, хвост вонючей свиньи?! — катился со стены мощный бас Туки. — Пока ты скалишь свой беззубый рот на Киев-град, в твоем гареме...
— Га-га-га-гы!..
— Ох-хо-ха-ха-ха!..
Тука выкрикивал по-хазарски одну непристойность за другой. Такого поношения даже камень не стерпел бы, а каган-беки Урак был человеком горячим, свирепым и мстительным.
— Стереть Куяву с подноса Вселенной! — скрипнул он зубами. Разъяренная толпа хазар устремилась к Вышнеграду. И только тумен ал-арсиев остался на месте. Урак собрался было и его двинуть на приступ, но ишан Хаджи-Мамед, Асмид-эльтебер, Сегесан-хан и другие приближенные почтительно отговорили его.
Глава четвертая
Огонь грека Калинникуса
Воевода Слуд наблюдал за атакой хазар со стены Переяслава. Как он и предполагал, Харук вновь направил удар на северные укрепления твердыни. Все приказы были отданы. Резервов не осталось — под рукой Слуда стоял отряд всего из трехсот витязей, который должен был в случае крайней нужды поспевать всюду.
Ратники спокойно ждали. Но вот равномерно поднялись их руки — и стрелы прыскнули навстречу врагу.
Харук-тархан попробовал построить спешенных воинов, чтобы удар их был более сосредоточенным. Но вольные степные пастухи не смогли удержать строй и перед рвом сбились в беспорядочные толпы. Только задние ряды продолжали наступать ровными линиями.
«Вой самого хакана, — понял воевода. — Из тех, кто вчерась пожаловали».
Гулко трещали камнеметы. Тяжелые снаряды валили наступающих десятками, да и стрелой промахнуться было мудрено — так плотно шли хазары, в свою очередь поражая защитников стрелами. И хотя в стремлении своем кочевники теряли значительно больше воинов, огромное преимущество в числе придавало им смелости. Ничто уже не могло удержать неистовую толпу, которая достигла основания стен. Полетели вверх петли арканов, поплыли по воздуху концы штурмовых лестниц. Руссы взялись за копья, мечи и топоры.
Слуд видел, как образовывалась пустота вокруг Кудима Пужалы, как некоторые ратники, ухватив врага за горло, — бросались вместе с ними вниз, как гриди Ряда Полчного методически и точно обрушивали лезвия двуручных мечей на плечи и головы наступающих...
Отряд хазар человек в двести оседлал участок стены. К ним на подмогу спешили другие.
— Прорвутся... — вслух подумал Слуд. — Витязь Будила! — крикнул он. — Час приспел. Пускай машины!
Заглушая все шумы битвы, враз громыхнули медные трубы, и сразу в гущу атакующих хазар хлынули струи слепящего огня. Языки неистового пламени потекли вниз по склону рва. Горело все: камни земля, сталь клинков, вспыхнули лестницы, полыхала вода во рву, факелами загорались люди. На башню, где стояли Слуд с Будилой, пахнуло жаром и смрадом паленого мяса. А гриди продолжали водить страшными трубами, и струи огня хлестали по живой плоти.
Вой ужасающий и доселе неслыханный, содрогнувший даже каменные сердца гридей Ряда Полчного, всколыхнул окрестности...
— Што ж это творится?! — закричал Кудим Пужала и побежал к ближайшему гридю со страшной трубой в руках. — Хватит! Смотри, они уже бегут! Люди же! Разве можно так-то?!
— Пшел ты! — огрызнулся тот.
— Што-о?! — Кудим хватил его кулаком в лоб, вырвал из рук трубу и вместе с котлом швырнул в ров. Гридень стоял на коленях и ошарашенно смотрел на смерда мутными от потрясения глазами.
— Бей ворога, да милосердным будь! — поучал его Пужала. — Множество козар побил яз, но всегда целил токмо в грудь!..
И, словно услыхав его, вновь громыхнули медные трубы и огонь перестал хлестать со стен. Гриди стали заворачивать страшное оружие в мешковины. В нескольких местах стены занялись огнем. Ратники заливали пламя уксусом.
Будила впервые увидел действие этого оружия. Он ужаснулся, как и тысячи его товарищей.
— Греческий огнь сие, — пояснил Слуд. — Более двухсот лет тому назад измыслил его искусный грек Калинникус. Огонь сей помогает Царьграду держать в повиновении полмира, а тайну свою ромеи берегут пуще ока. Даже царь ромейский должон смерть принять,ежели скажет о нем кому!
— А как же вы-то вызнали?
— Как делать его, мы не ведаем. А эти трубы с котлами в бою нами взяты.
— А в Киев-граде они есть?
— Святослав-князь и без них побьет хакана, — засмеялся воевода, и Будила решил: «Есть и в Киев-граде...»
Оставшиеся в живых хазары в ужасе бежали от города. Огонь грека Калинникуса спалил едва не половину орды, наступавшей на Переяслав.
Старый Харук-тархан в смятении смотрел на бегущих воинов. Действие греческого огня он знал: за долгую боевую жизнь ему не раз приходилось рубиться с ромеями. Поэтому тумен-тархан лишь изумился тому, как этот огонь оказался в стане урусов, но отнюдь не ужаснулся, как его воины. Он ужаснулся потерям. Из пятнадцати тысяч воинов у него под рукой за час боя осталось едва девять тысяч. И этих людей уже нельзя было считать боеспособными: они просто онемели от страха.
