Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова
– Это моё место, – услышала она. – Я здесь хозяин.
Она хотела согласиться. Хотела уверить его в полном повиновении, но язык, гортань, губы не слушались её.
– Я знаю, ты любишь меня, легкомысленная. Любишь, раз приехала сюда. Живи. Мне нравится, когда меня любят.
Анна лежала неподвижно в полной тишине, словно в яме, залитой цементом. Ах, вот как оно бывает, когда замуровали заживо!
Минуты текли. Постепенно звуки возвращались к ней. Сначала это были тяжёлые шаги и шумное, с присвистом, дыхание. Потом где-то в вышине громко крикнула птица. На её крик мироздание отозвалось какофонией звуков.
* * *
Анна подняла голову. Всё навалилось разом: и причитания старика, и гудение гнуса, и его жалящие, назойливые укусы.
– Вставай. – Старик ухватил её за плечо. – Испугалась?
– Что… что это было? Или… Кто?
– Ничего особенного. – Архиереев уже тащил её в сторону террасы, туда, где на ветру трепетали циганистые разноцветные платья. – Просто хозяин этих мест приходил повидаться с тобой. Всё в порядке. Он тебя одобряет.
– Кто одобряет? Меня? Зачем? Это и есть дедушка, о котором вы говорили?
– Догадливая, – проговорил звонкий голос.
Навстречу им из-за угла террасы вышла женщина в длинном, вышитом по подолу платье. В волосах её, на шее и на руках блистало множество украшений из белого и желтого метала. Солнышко, пробиваясь сквозь кроны лиственниц, будило в самоцветных камнях мириады цветных зайчиков. Но фиалковые маленькие и вострые глаза её ярче самых чистых самоцветов. Смуглое её лицо покрывала тонкая сеть морщинок. Волосы её, расчёсанные на прямой пробор, заплетены в две тугие косы. В каждой косе – десяток колокольчиков, звенящих при каждом её движении.
– Ей плохо. Дай воды, Аграфена, – проговорил старик.
Ничего не ответив, женщина поднялась на террасу и скрылась в доме.
– Вы обратили внимание, на ней платье из натуральной замши, – пробормотала Анна. – The squeak of fashion. И вышивка ручная. А на правой руке…
– Я смотрю, тебе лучше, кэрэ куо.
– Нет. Мне надо выпить.
Тут же явилась Аграфена с мятой оловянной кружкой в руках.
Архиереев помог Анне преодолеть три ступени, ведущие на террасу, и та ухватилась кружку обеими руками, так держится за «баранку» автомобиля неопытный водитель. Анна осушила посуду двумя огромными глотками, едва не захлебнулась, попросила ещё. На её просьбу из дома вышел Осип с большим бидоном в руках. Анну усадили на скамью, сунули в руки кружку, в ноги поставили бидон с водой. Голова всё ещё шла кругом. Напуганное сердце билось слишком часто. По спине меж лопаток, по лбу и по подбородку стекали струйки липкого пота. Неприятно. Хотелось принять душ или, по крайней мере, искупаться в какой-нибудь реке. Как можно выносить такую духоту под столькими слоями одежды? Эта женщина, Аграфена, не носит ни накомарника, ни брезента, и на руках её, и на лице нет следов укусов. Как же она обходится? А Аграфена тем временем обходила террасу, зажигая тут и там каменные курильницы. Сладковатого привкуса плотные дымы струились, улавливая своими потоками солнечные лучики. Дымы окуривали цветастые, злато-бисерные одежды, развешанные на верёвках. Анна насчитала и перещупала пол дюжины очень разных платьев, каждое из которых было сшито из тонкого коттона или шелка самых ярких оттенков. Изумляясь феерии красок, Анна часто моргала глазами. Струящийся по лбу и вискам пот попадал на ресницы, приходилось его смаргивать или тереть глаза через накомарник. Глаза щипало. Она почти ослепла. Угадывала дорогу, двигаясь наощупь. Невесть откуда налетевший ветерок освежал, заигрывал с лёгкими тканями разноцветных платьев. Хотелось подставить ему лицо, пощупать руками, ловить грудью. Анна сняла сначала шляпу с накомарником, потом брезентовую куртку, а потом и клетчатую фуфайку Архиереева, мягкой тканью которой и отёрла пот. Глаза перестал заливать пот, они прозрели, и Анна тут же обнаружила под скамьёй груду пустых флаконов из-под одеколона «Пингвин». Склянки, без каких-либо следов пыли и грязи, казались совсем новыми. Но куда же делся одеколон? Неужели обладательница цветных платьев принимает ванны из одеколона «Пингвин». Анна рассмеялась и едва не расплескала воду из кружки. Теперь она пила уже маленькими глотками, прислушивалась к неспешному разговору мужчин.
– Ну как там дела? Опохмелиться уже есть?
– Полбаночки накапало?
– Это стакан.
– Чуть больше. Стакан и одна стопка.
– Стакан и одна стопка делится на троих.
– Да. Два раза по половине стакана и одна стопка. Но надо обождать. Мира ещё полощет волосы…
Они говорили ещё о чём-то, по обыкновению, чередуя слова русского языка с другими, не понятными ей, словами. Анна насторожилась, услышав имя Георгия, которого они именовали Жоркой. Из их разговора, как ей показалось, выходило, что тот непременно скоро явится. Анне тут же захотелось узнать, когда именно приедет Георгий и чем намерен заниматься. Необходимо же рассказать ему о страшном приключении с медведем. Анна заволновалась, залпом осушила кружку, кинулась в дом, словно Георгий уже дожидался её именно там.
Откуда она и взялась-то, каким образом оказалась на её пути, хрупкая, нежная, крошечная, ровно десятилетний ребёнок? Анна вовсе не нарочно и совсем несильно толкнула её, но женщина-девочка с тихим криком повалилась навзничь. Цветастое платье задралось, обнажив изуродованные болезнью ноги, мокрые, змеистые, невероятно длинные пряди разметались по полу. Женщина смотрела на Анну безо всякого выражения глубокими, оттенка южной ночи глазами, а та не могла оторвать взгляда от её красивого лица. Мысли путались.
Ах, какая красавица! Она чем-то похожа на Георгия. Только глаза… Они чёрные!..
Только слишком уж бледная кожа. Наверное, бедняжка не знает, что нынче в моде здоровый загар…
Ах, вот и хозяйка странных платьев…
Ах, как тонки и уродливы её руки и ноги. Это полиомиелит или что-то ещё? Не повезло…
Анна стояла над ней в растерянности, размышляя о разноцветных платьях, развешанных на террасе.
Подскочил Архиереев.
– Ты ушиблась, Мира?!! – закричал он, одёргивая на ней платье. – Надо её поднять!
– Я сама, – проговорила Мира, приподнимаясь.
Она неловко оперлась на правую руку. Тело её задрожало от напряжения. Глаза Анны наполнились слезами.
– I will help[78], – заявила она, подхватывая калеку под мышки.
– Осторожно!
Архиереев суетился вокруг них, желая помочь и избегая прикосновений к калеке, словно та изваяна из тонкого фарфора и он боится её нечаянно сломать. Анна, тем временем, пыталась поставить девушку на ноги, но те подгибались, не слушались.
– Вообще-то я могу стоять. Я могу ходить. Просто я испугалась. Так неожиданно… Но я всё могу сама… Почти всё… – повторяла калека, цепляясь слабой рукой за дверной косяк.
Так они обе застряли в дверном проёме, ведущем на террасу. Анна держала калеку
