Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова
– Господин дедушка – это…
– Ты сразу его узнаешь. Он рыжий и старый. Очень большой. Он – хозяин этого места. Не я, не Георгий и даже не Осип, а он. А то слово, что вертится у тебя на языке, здесь произносить нельзя.
– Understood[77], – вздохнула Анна, натягивая штаны. – Порядки у вас строгие, спартанские. Но я привыкла мыть голову каждый день. That’s it!
Архиереев усмехнулся.
– Тогда ступай к Мире. Подольстись. Попроси по-хорошему. Может быть, что-то тебе и воздастся.
Кто такая эта Мира? Возможно, тоже нечто запретное, необъяснимое и неупоминаемое, как таинственный рыжий дедушка. Анне не хочется больше расспрашивать этого ехидного человека. Ей нездоровится и лень. В голове всё ещё коньячная дурь. Одной кружки чая оказалось слишком мало – её всё ещё мучит похмелье. Хочется на воздух, подышать, подставить лицо свежему ветерку. Архиереев перехватил её в дверях и заставил надеть головной убор с треклятой вуалью. Проклятая сетка! Под ней задыхаешься, но без неё – гибель. Лиственничная роща наполнена роящимся в воздухе гнусом. Ах, эта тайга – лишь на первый взгляд сказочное место. Но гнус, но влажная духота способны свести с ума.
– Ах, выпить бы… – вздохнула Анна, останавливаясь на ветхом крылечке.
Архиереев вышел следом. Доски под их ногами опасно прогнулись.
Старик усмехнулся, махнул рукой:
– Тебе туда…
Анна посмотрела в указанном направлении. Дощатая, свежевыкрашенная кабинка сортира выглядела довольно живописно в антураже подсвеченной солнышком лиственничной рощи. Чуть выше по склону располагался вполне приличный на вид домик. В чистое оконце выведена дымящая труба печки. На широкой террасе, на верёвках, сушится бельё. Ах, это не простыни, пододеяльники и полотенца. Это яркие, с широкими подолами платья похожи на сценические костюмы цыганского театра «Ромэн». Удивлённая, Анна, забыв о похмелье и собственных неотложных нуждах, направилась к домику. Подойдя чуть ближе, она поняла, что меж развешанных на террасе ярких тряпок кто-то сидит. Анна присмотрелась. Так и есть. Человек! Женщина! Молодая! Анна прибавила шагу. Старик тащился следом, что-то раздраженно бормоча. Он советовал, настаивал, наставлял. Так, двигаясь гуськом, они достигли дощатой будки сортира. Архиереев распахнул дверь. Петли скрипнули. Анна увидела сиденье с характерным отверстием. И запах. Анна задержала дыхание. Он попытался втолкнуть Анну внутрь. Она хотела заругаться на старика, объявить ему, что станет мочиться и какать под кустик, но не зайдет в эдакое сооружение. Глупая отмазка, ведь в «коттедже» Архиереева точно такой же туалет, только стоит он не на отшибе, а находится внутри дома. Странно, а запаха-то она не припоминает! Осмысливая происходящее, Анна приподняла сетку, зажала пальцами нос. Она торопилась как следует рассмотреть цыганские платья. Неужели их кто-то носит, или всё-таки это театральный реквизит? Несколько долгих мгновений она стояла в нерешительности перед распахнутой дверью сортира, словно увязнув в ватной тишине; ни голоса старика, ни скрипа ржавых петель, ни гудения гнуса, ни шелеста ветерка в ветвях над головой. И самое странное: кровососы исчезли. Она уже пару минут стоит, откинув накомарник, и не один из них не польстился на её лоб или щёки. Неведомо почему, но Анна испугалась этой ватной тишины. Внезапно показалось, будто и зрение отказывает ей. Она несколько раз открывала и закрывала дверь сортира, словно желала удостовериться в его реальности. Потом двинулась в обход строения, от ствола к стволу, прикасаясь ладонью к каждому из них, как слепая, ищущая своего поводыря. С вершины сопки в рощу спустился туман. Ватные, влажные, жаркие его клочья зависли между стволов. Будто небо упало на землю или лес в окрестностях безымянной речки вознёсся над облаками. Белая пелена жила собственной, таинственной, жизнью. Что-то бесшумно двигалось внутри неё. Теперь Анна слышала шумное дыхание огромного существа. Всматриваясь в туман, она двигалась, как загипнотизированная. Ей непременно требовалось узнать, кто это так тяжко вздыхает в тумане.
Анна сделала пару десятков шагов и наконец увидела его: огромного рыжего, неподвижного. Из-за завесы тумана на неё смотрели умные, глубокие глаза.
– Кто вы? – не помня себя от страха, спросила Анна.
– Подойди поближе, – прошелестел ветерок у неё над головой.
– Зачем? Я боюсь! – едва слышно отозвалась Анна.
– Не думал, что ещё раз увижу тебя. Выходит, ты меня любишь…
Существо двинулось к ней. Оно приближалось. Теперь стало ясно: оно огромно, ходит на четырёх ногах и целиком покрыто шерстью.
– Господи! Я же нынче не пила! Клянусь, больше никогда не пить! Завязываю!.. – вне себя от страха лепетала Анна.
– Ты – безалаберное создание, но у тебя открытое, чистое сердце. Ты мне нравишься, – был ответ.
– Я пьяница. И вот результат…
Зверь был уже совсем быстро. Она слышала звериный запах. Она видела огромные когти на его лапах. В нескольких шагах от неё зверь поднялся на задние лапы, показав ей своё светлое брюхо. В нём, словно лава в недрах спящего вулкана, зрел рык. Пасть зверя раззявилась. Рёв – или то был хохот? – вырвался наружу оглушающим фонтаном. Морда зверя скалилась, словно он потешался над её ужасом.
– Ах, как мне приятно! – слышалось Анне. – Теперь-то, в таком вот обличье, ты наконец принимаешь меня всерьёз. Ты уважила меня!
Анна вся окаменела, лишь губы её трепетали. Она молилась православному Богу и Матери Его – заступнице всех русских, невесть в каких глубинах своего естества находя, припоминая слова молитвы. Она молилась неведомому и чужому ей Господу Богу, горячо обещая ему с этого момента и навсегда прекратить пить.
– Смешно. Канкасова и Иисус, и Богородица. Ха-ха-ха! В этом месте бог – я. Это моё место. Мне молись.
Ноги подкосились, она упала на колени. А что ещё остаётся делать, если в горле тугой ком, и она не может даже закричать? Молиться можно и молча. Что возможно предпринять, если тело отказывается повиноваться и ни убежать, ни спрятаться? Остаётся лишь лишь лечь на землю ничком и ждать, закрыв голову руками. Анна упала лицом в колкую лесную подстилку и лежала так бог весть сколько. Да, она вспомнила, как отец рассказывал ей о Боге, дескать, он есть, дескать, слышал Его голос под страшным обстрелом зимой 1941 года подо Ржевом, где выжил лишь благодаря Его промыслу. Выжил один из роты. Но сейчас не война, возможно, поэтому она не слышит Его голос. Возможно, её отцу подо Ржевом грозила куда большая опасность.
