Машина знаний. Как неразумные идеи создали современную науку - Майкл Стревенс
132 Согласие возникает снова и снова: бэконовская конвергенция нелегка, и философы сформулировали веские причины для беспокойства о том, что в отношении некоторых вопросов она может вообще не произойти.
Во-первых, в определенных областях может существовать более одной теории, объясняющей все наблюдаемые факты, независимо от того, сколько их собрано. Не было никакого бэконовского способа выбрать одно из нескольких выдающихся объяснений.
Во-вторых, согласно идеалу Бэкона, сама масса доказательств в конечном счете подавляет все научные пристрастия и предубеждения. Но если доказательства интерпретируются с пристрастной и предвзятой точки зрения, почему вы так уверены в том, что доказательства победят, а пристрастность проиграет? А что, если в человеческий мозг встроены ложные представления о мире? Каждая научная мысль поддавалась бы влиянию этих предпосылок; тогда вы могли бы опасаться, что даже самая мощная доза эмпирических данных не сможет вычеркнуть их из серого вещества – что они будут жить в наших теориях подобно концептуальным паразитам до тех пор, пока существует человеческая раса.
Эти опасения можно развеять, и в результате дискуссия часто бывает увлекательной, затрагивающей некоторые из самых глубоких вопросов во всей философии. Однако браться за такие серьезные темы было бы слишком обременительно на данном этапе книги. Может быть, мне стоит написать второй том? На данный момент, вместо второго тома, я привел простой эмпирический аргумент в пользу того, что бэконовская конвергенция возможна: современная наука, хотя и молода, уже много раз добивалась этого.
133 Написано сэром Фрэнсисом Бэконом: Игнатиус Доннелли, американский политик-популист конца XIX века, который прозорливо (как вскоре выяснится) утверждал, что остров Атлантида когда-то действительно существовал, опубликовал труд «The Great Cryptogram» в 1888 году, утверждая, что произведения Шекспира на самом деле были написаны Фрэнсисом Бэконом. Тот же тезис отстаивался рядом других литературных авантюристов XIX века. По уважительным причинам он приобрел дурную славу.
133 В подвале в Огайо: Я упрощаю некоторые детали эксперимента Майкельсона – Морли в основном тексте. Аппарат медленно вращался, так что были проверены все направления движения относительно Земли. Лучи несколько раз перемещались взад и вперед, прежде чем было сопоставлено время их прибытия. И лучи сравнивались путем просмотра интерференционной картины, созданной при их наложении.
138 «Заставляет ученых исследовать»: Кун, Структура научных революций, 25.
138 Первый великий ученый в истории: Арман Мари Леруа в «Лагуне» прекрасно пишет о многочисленных наблюдениях Аристотеля и его теориях о природе, подчеркивая их научный дух: «Он изобрел науку [биологию]. Вы могли бы возразить, что [он] изобрел саму науку» (стр. 7).
139 Дэвид Линдберг приводит неполный список: В The Beginnings of Western Science, 362 – 4.
Глава 6. Объяснение
145 «Нет вневременных, внеисторических критериев»: Dear, Intelligibility of Nature, 14.
145 Все сущее, животное, растительное: Аристотель отмечает, что существует разница между инертной материей и животными: инертная материя на самом деле не является самодвижущейся, иначе упавшая кофейная чашка не разбилась бы о пол, а нашла бы какой-нибудь способ избежать падения, возможно, выпрыгнув из окна.
146 «Встало на свои места»: цитаты – выдержки из более длинного отрывка, воспроизведенного в главе 1.
149 Его ухоженная борода: Джонатан Барнс пишет об Аристотеле: «Он был немного похож на денди, носил кольца на пальцах и модно коротко стриг волосы» (в своей книге Аристотель, стр. 1).
149 «Физика сама по себе не может объяснить жизнь»: Аристотель приводит свои аргументы против материалистов в Физике, II.8.
149 Это скорее нечто: согласно Аристотелю, у растений тоже есть психеи, объясняющие их функциональные, адаптированные формы.
150 Форма животного в его теле: я взял эту формулировку из Леруа, Лагуна, 158. Для моих целей это адекватный и привлекательный парафраз учения Аристотеля о том, что психическое является «первой реальностью» тела (De Anima, II.1).
152 Тридцатилетняя война привела бы к гибели: В сложном вопросе оценки военных потерь я опирался на книгу Питера Уилсона Тридцатилетняя война, глава 22.
153 Ему приснились три сна: Содержание снов – сильно сжатое и тщательно интерпретированное здесь – было записано Декартом и передано его ранним биографом Адриеном Байе; описания можно найти в любой современной биографии Декарта, от подробной и легко читаемой книги Стивена Гаукрогера «Descartes: An Intellectual Biography» до очаровательной, дискурсивной и несколько эксцентричной книги Ричарда Уотсона «Cogito, Ergo Sum».
154 Разновидность центробежной силы: Как и в случае с центробежной силой в ньютоновской физике, Декарт понимает эту тенденцию не как подлинную силу, а скорее как выражение прямолинейной инерции – тенденции объектов продолжать движение по прямой линии, если только что-то не задерживает их или не встает у них на пути. Объекты, движущиеся по кругу, например вокруг Солнца, будут испытывать эту тенденцию как ощутимый толчок, тянущий их наружу и в сторону от круговой траектории. Сами планеты подвержены такой же инерции; именно невидимая материя, в которую они встроены, мешает им прямиком покинуть Солнечную систему.
156 «Ничто не может обладать какой-либо протяженностью»: Декарт, Principles of Philosophy, §II.18.
156 «Это не менее невозможно»: Из письма Мерсенну, цитируемого Гарбером, Descartes’ Metaphysical Physics, 131.
158 Все остальные функции организма: есть одно большое исключение: сознательное мышление. Наша ментальная жизнь, полагал Декарт, протекает в нематериальной душе, которая общается с телом через небольшую структуру в мозге, называемую шишковидной железой. Как бы это ни происходило, это не может быть связано с физическим контактом – довольно неприятная проблема для философа, который только что без тени личного сомнения доказал, что все материальные изменения вызваны столкновениями.
158 Аристотель отверг бы теорию Декарта как безнадежную: декартовская философия, по-видимому, была бы главной мишенью для древнего аргумента Аристотеля против полностью материалистической биологии – аргумента о том, что тонко настроенная гармония биологического мира не может быть объяснена чем-то таким тупым и неуправляемым, как воздействие. Декарт, возможно, попытался бы уклониться от этого обвинения, сославшись на то, что было для него религиозно ортодоксальным представлением о том, что Бог несет ответственность за возникновение биологических форм посредством акта особого творения. Аристотель, если бы допустил такое, все равно не был бы удовлетворен. Аристотель утверждал бы, что даже если бы живой мир был чудесным образом собран одним махом во всей своей совершенной сложности, это совершенство не могло бы длиться вечно. Подобно городу, заброшенному в джунглях, биологические структуры будут медленно разрушаться по мере того, как в механизмы, с помощью которых организмы поддерживают и воспроизводят себя, будут вкрадываться небольшие отклонения. Мог бы Бог продолжать наблюдать
