Станислав Пономарев - Гроза над Русью
Сама Прокуда была ранена стрелой в грудь. Ухаживали за ней младшенькие — десятилетняя дочка Милена и девятилетний Лазутка. Ему не сиделось дома: соседи не раз видели его то на стене возле камнеметов, то с охапкой стрел, то с бадейкой воды у котла, то возле горна кузнеца. Он старался не попадаться на глаза отцу и Ломке тоже — встретив брата, тот тумаками прогонял его домой.
Такие же непоседливые друзья Лазутки повырывали хвосты у всех сохранившихся в городе кур и гусей — не хватало перьев для стрел. Сбивали они для этой надобности и ворон, благо в Переяславе их было великое множество. Собирали и хазарские стрелы, залетавшие в город, сносили их на стены.
Однажды на рассвете Лазутка сбил стрелой низко пролетавшего орла, за что удостоился похвалы самого Кудима Пужалы. Дед Лагун наделал несколько дюжин стрел для богатырского лука, с которым Кудим теперь не расставался.
Мальчишки были вездесущи, и даже в битве слабая детская рука иногда поражала зазевавшегося степняка меткой стрелой.
Вот и сейчас возбужденный Лазутка влетел в горницу, схватил сосновую скамейку и ринулся с ней на улицу.
— Куда, пострел? — крикнула строгая мать и застонала от боли: рана была глубокой, и Прокуда лежала на лавке.
—— Маманька, стрелы делать надобно, а сухой сосны, почитай што нету. Из скамейки-то сколько стрел исделать можно?
— Ладно, возьми, — разрешила мать. — Вон и стол заберите, да пускай беретьянницу[111] сломают...
Лазутка появился через пять минут с ватагой мальчишек. Они, как муравьи, облепили тяжелый стол со всех сторон и с сопением выволокли его вон. А за дверью уже стучали молотки, душераздирающе скрипели доски — мальчуганы споро разбирали пристройку. Когда Лазутка появился снова, мать сказала:
— Собери што ни есть железного в истбе и снеси ковалю. Пущай оружие мастерит, — и добавила со вздохом: — Потом сызнова наживем. Как там батянька наш? Ранетый ведь.
— Батянька наш теперича воевода.
— Измышляешь ты все.
— Разрази гром, правда! — вытер сопли Лазутка и устремился к порогу.
— Погодь! — крикнула мать.
Но того уж и след простыл...
Слуд назначил Будилу порокным воеводой[112] вместо погибшего тысяцкого Шолоха. Городник умело руководил мастерами, а иногда, в минуты затишья, сам брал в руки топор и исправлял повреждение в метательных машинах.
Сегодня воевода Слуд приказал вынести из оружейной избы тяжелые свертки и котлы необычного вида. С десяток их установили на стенах, а рядом поставили трехведерные бадьи с уксусом. Возле встали молчаливые гриди из охранной сотни воеводы. Они копьями отгоняли любопытных...
Кудим Пужала давно уже стал героем обороны города. А посте того как он рассек тумен-тархана Хаврата, разметав при этом полтора десятка могучих тургудов, за ним толпами бегали мальчишки. Гриди при встрече с Кудимом почтительно кланялись.
Но и его не миновала хазарская сабля — оставила на лице кровавый след. Тимка врачевал рану жеваным подорожником.
Кудим пристрастился охотиться за неосторожными хазарскими наездниками, метко разил их из Ерусланова лука с большого расстояния. Окружающие дивились:
— Под десницей Перуновой рожден муж сей. Какую же длань иметь надобно, штоб так попадать стрелой?
Хазары тоже хорошо знали рыжего смерда-богатыря: немного желающих среди них находилось лезть на тот участок стены, где стоял Кудим. Страшный урусский «иблис-богатур»[113] со своей огромной секирой наводил на них панический ужас.
Сейчас Кудим, опершись о заборало на стене, разговаривал с городником Будилой:
— Пересохнет землица, давно сеять пора. И што надобно поганым от нас? Степь без конца и краю. Всем места хватит — живи не хочу!
— Пошто им земля твоя? — отозвался городник. — Трава коню есть, степняку и лад. Это ханы ихние без крови жить не могут и жадные зело: своих пастухов до нитки обобрали, норовят теперича и с нас шкуру содрать. Как будто у нас своих содиральщиков мало...
— Глянь, Кудим! — прервал Будилу Тимка Грач, указывая рукой в поле. — Вишь, какой-то шалый казарин скачет. А одетый! И-е-эх, ако жаро-птица. По всему видать, хан. Должно непуганный, из тех, кто вчерась пожаловали.
Кудим обернулся: в ста саженях от стены по полю во весь опор летел всадник на белом коне. Красиво летел! Богатырь поднял лук, прицелился. Огромная стрела сорвалась с его пятерни... и всадник, взмахнув руками, слетел наземь. Испуганный конь галопом мчался в сторону хазарского стана.
— Ишшо один... — мрачно буркнул великан.
Товарищи его уже не дивились — дело обычное. Только Тимка вынул из-за пояса нож и сделал на кибити лука очередную отметину.
— Двенадцатый, — сказал он вслух.
Как раз в это время хазары двинулись на город. Тимка с натугой обеими руками поднял громадный, весь в ссадинах щит и подал другу.
— Отстань, назола! — отмахнулся Кудим. — Несподручен он мне!
— Не отстану! Яз обещался матушке твоей и жонке беречь тебя, дурня. Держи, говорю!
— Ну ладно, потом, как с козарами грудь в грудь сойдемся. А теперича не мешайся!..
Защитники крепости взялись за луки. Порокные мастера с натугой вращали вороты метательных машин, заводя боевые чаши на хроповики. Пращники наматывали ремни на правую руку.
Поднял свое грозное оружие и Кудим. Все еще были в ожидании, а он уже открыл стрельбу. Целился не торопясь. Многие ярко одетые наездники сошли с коней по своей воле, чтобы затеряться в толпе простых воинов. Те же, кто погордился, пали наземь поневоле — стрелы Кудима Пужалы разили без промаха.
Глава третья
Бой на горах Киевских
— Вот сейчас наступила и наша очередь, — нахмурясь сказал Урак.
— Слушаем и повинуемся, о Непобедимый! — ответили военачальники и, вскочив на коней, умчались в сторону Звенигорода.
Вскоре огромная орда пришла в движение: по склону обрыва вверх устремились фигурки людей. Позади пешей толпы сновали всадники с бичами в руках. Они не скупились на хлесткие удары. С большого расстояния ничего не было слышно, но в свите кагана некоторые ханы поеживались, словно на собственных телах ощути ли жгучее прикосновение кнутов из воловьей кожи.
Первые ватаги кочевников забрались под самые стены крепости и ташили за собой штурмовые лестницы. Звенигород молчал: ни одна стрела не прорезала воздух. Защитников на стене тоже не было. Они или попрятались за заборалом, или...
— Почему не стреляют урусы? — насторожился каган-беки.
Сотни арканов захлестнули зубцы на стене. И тут на головы штурмующих обрушился град камней, бревна, утыканные шипами, опрокинулись котлы с кипящей смолой. Даже здесь, за три тысячи шагов от крепости, душераздирающий вой сотен покалеченных и обожженных людей резал слух.
