Станислав Пономарев - Гроза над Русью
Урак считал необходимым при каждом удобном случае поучать молодого военачальника. Вот и сейчас он сказал ему назидательно:
— Запасная орда печенегов долго не простоит. Вон, видишь. Нижний город уже в огне и наши друзья, оставшиеся на этом берегу, заволновались. Мы поможем им ринуться в пламя.
— Как? — изумился Фаруз-Капад. — Силой?!
— Ты славно рубишься с кяфирами, мой эльтебер! — рассмеялся Урак. — Но врага... да и друга тоже надо побеждать не только силой! Святой ишан! — позвал каган-беки.
— Слушаю с почтением, о Надежда правоверных!
— Как думаешь, — спросил Урак, — а не помочь ли нашим братьям печенегам всем до единого уйти в Нижний город Куяву?
— Надо помочь, о Светоч вселенной! — быстро согласился старик и тут же помчался на кауром жеребце к печенегам.
Все с любопытством наблюдали, что из этого выйдет. Конь ишана нырнул в Замковую падь, потом показался на берегу Глубечицы и исчез в массе печенегов. Вдруг вся орда заволновалась, закипела, словно вода, в которую бросили раскаленный камень, и печенеги устремились в реку. А ишан развернул каурого и поспешил обратно к кургану.
— Поистине волшебник наш Хаджи-Мамед! — загалдели ханы.
— Сам Аллах всемогущий помогает нашему учителю!..
— Сколько урусских богатуров надо, чтобы столкнуть в реку почти целый тумен печенегов? — Урак посмотрел на своего любимца.
— Хватит и пяти тысяч, — ответил Фаруз-Капад-эльтебер.
— Верно! — согласился каган. — А сколько времени им потребуется для этого?
— С восхода до полудня. Не меньше!
— И это верно... — кивнул Урак. — И то, на что понадобилась бы такая большая сила, сделал ум дряхлого старика... Что ты им сказал, святой ишан? — спросил каган подскакавшего Хаджи-Мамеда.
— О, самый пустяк, — ответил мулла, соскочив с коня. — Я спросил наших братьев, не помочь ли им перетаскивать золото на этот берег? То золото, которое сейчас собирают в торговых рядах горящего урусского города их передовые отряды. Они ответили: «Сами управимся!» — и ринулись на тот берег. Ханы хотели удержать их, но воины не послушались.
Урак и окружавшие его военачальники рассмеялись...
Между тем на дальнем берегу уже не было видно ни русской дружины, ни печенежских туменов. Только иногда на фоке сильного пламени мелькали группами и по одному всадники. Потом в реку ворвалось огромное стадо коров, неся на рогах обломки копий и окровавленные клочья одежды.
Ветер, пахнувший с Подола, донес душный жар и тошнотворный запах паленой шерсти. Быстрое половодное течение сносило плывущих коров вниз, к Днепру.
Глава вторая
Грозная твердь Переяслав
Переяслав упорно защищался. Его трехсаженный ров во многих местах был завален трупами до самых краев. Но и защитников города, способных держать оружие, становилось все меньше и меньше: подмога все не приходила. Раненые не хотели оставаться дома и, обмотанные тряпицами, ковыляя, поднимались на стены.
Хазары дивились упорству руссов. Харук-тархан пять раз посылал послов с предложением сдаться на милость кагана-беки Урака. Словом Непобедимого обещал отпустить всех куда пожелают, и воинам оставить оружие и стяги. Изнуренные боями, охрипшие, с черными от усталости лицами, руссы только смеялись в ответ на лестные предложения хазарского тумен-тархана. Ни одного посла не допустили к воеводе Слуду. Всякий раз для переговоров в поле выходил захудалый с виду ратник в ржавой кольчужке и лаптях. Он придурковато смотрел на разнаряженного хазарского гонца и, откусывая от ситного пирога, лениво отвечал:
— Не-э, повременим малость. Нам и за стенами неплохо. А вы родили бы подобру-поздорову, а то неровен час князь Святослав нагрянет. Куда бежать будете? От него, чать, не убежишь...
Взбешенный хазарский посол однажды чуть было не зарубит лапотника. Однако мужичонка оказался на диво проворным: хан не успел и до половины обнажить саблю, как ощутил у своего горла острие русского клинка...
— Ну, што на сей раз сказывал тебе посол козарский? — спрашивал Тимку Грача воевода Слуд.
— Дак, ста, злато да серебро давал за Переяслав-град. Грозился страшно и ругался. По-русски кроет почище нашенского. Во гневе сказывал доспешник, што сегодня или завтра лодии ихние со многими вои приплывут сюда от прагов Непры-реки. Похвалялся, што хакан Урак пожег стольный град Киев, а нашего князя-заступника Святослава в колодки забил. Обещался завтра показать.
— Вон оно как, — усмехнулся воевода. — Чего ж они: кругом верх взяли и Киев-град пожгли, а нас купить норовят. Киев-град, чать, посильнее Переяслава будет и воев там не в пример более нашего! Да и князь Святослав никогда хакану казарскому или кому другому живым не дастся... Ежели везде их верх такой же, как тут, то дела у козар и печенегов ой как плохи.
В дверь постучали. В гридницу вошел отрок из дружины воеводы и, протягивая Слуду листок бересты, сказал:
— Болярин-князь, горлица из Киев-града весточку принесла.
Воевода пробежал глазами текст, его лицо осветилось улыбкой:
— Стоит, ако утес каменный, славный Киев-град! Весел и здравствует князь наш Святослав свет Игоревич и измышляет ворогу похмелье смертное!
— Слава Перуну! — воскликнул Тимка Грач.
— Истинно — слава! — отозвался воевода и в радости стукнул кулаком по столу: в послании из Киева было еще что-то, о чем Слуд не счел нужным рассказывать до поры.
— Снесите весть отрадную богатырям переяславским! — приказал он отрокам, потом обернулся к Тимке. — Иди сымай свои лапти да поменяй броню. Лицедейство кончилось, пора на сечу собираться...
Ежедневно при штурмах в город летели зажигательные стрелы. Переяславцы не успевали тушить пожары. Многие постройки выгорели дотла. Сохранились лишь полуземлянки, которых, к слову сказать, в городе было больше всего. Пострадал и терем воеводы, но его берегли и сгореть не дали.
Следы огня виднелись на башнях и стенах крепости. Защитники тушили пламя, заливая его водой, недостатка в которой переяславцы не испытывали — твердь стояла на откосном песчаном мысу между реками Трубежем, Альтой и Воинкой. Подпочвенные воды находились всего в сажени-двух от поверхности, поэтому ров вокруг города всегда был заполнен до краев. Внутри крепости, вдоль ее стен, горожане загодя выкопали множество колодцев.
Городник Будила, смерды Кудим Пужала и Тимка Грач с самого начала битвы за город держались вместе. Будила был ранен — три дня назад хазарское копье пропороло ему мякоть левой ноги. Он ходил, опираясь на клюку, но стену тем не менее не покинул. Рядом с ним постоянно находился старший сын — пятнадцатилетний Ломка. Он метко стрелял из лука и ловко владел легкой хазарской саблей, которую подобрал здесь же, на стене. Будила не прогонял сына даже во время сечи, тем более что Ломку послала мать, дабы присматривал за отцом.
