Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
Случившееся описывалось одним отцовским определением: «чудовищная глупость». Теперь он даже самому себе не мог ответить – ради чего он здесь? Перспективы «мероприятия» обозначались все чётче и чётче. И они не были радужными. Но теперь он был спаян с этой войной в единое целое, слишком многим и слишком крепко. Как комар в янтарь. Появились друзья, благодаря которым осознал многие, теперь уже прописные, истины: не предай и не подведи. Мудрость: «Сам погибай, а товарища выручай» – незаметно вошла под кожу, в кровь и плоть этого нового Леонида Фирсанова. Незнакомого пока даже ему самому.
Следуя этой логике, оставалось идти только вперёд, отбрасывая обманное, устаревшее и ненужное! В сторону или назад пути уже не было. Любое отклонение воспринялось бы им и окружающими по меньшей мере как предательство. А с этим везде и всегда, и не только в мирное-то время, не очень-то церемонились, а тем более на войне! Он освободился от флёра наивности, научился трезво оценивать обстановку, делая из неё жёсткие и прагматичные выводы. Здесь любая двойственность каралась одинаково быстро и безжалостно – смертью. Разум воспринял эту науку, а душа тяжело, как кожа от мелкой дроби, избавлялась от романтизма, моментами требуя чего-то особенного, чистого и светлого. Где-то на глубинном, подсознательном уровне происходила какая-то подспудная работа.
Как только Леонид смог ходить, он стал уходил на прогулки по окрестностям, выхаживая в основном для нагрузок на мышцы. Но как только рядом возникала Софья, то он помимо своей воли замедлял шаги, тщательнее оглядывал окрестности, только бы на немного, но продлить совместные прогулки. Девушка нравилась ему всё больше и больше, но это открытие он держал под спудом, даже от себя самого.
После «опочившего в бозе» романа с Лизой Лёня теперь сводил все отношения со слабым полом к невинной болтовне. И то не со всеми. Но неистребимая надежда раз за разом прокручивала сны с различными сюжетами, где неизменным эпизодом было возвращение в родной город. И каждый раз счастливая Лиза повисала у него на шее. И ворковала, ворковала, ворковала, всё время находя правдоподобные оправдания своему молчанию. Он тратил слишком много титанических усилий на борьбу с зыбким фантомом возлюбленной, не замечая очевидного.
А сестра милосердия, как всякая заинтересованная женщина, могла прочесть творящееся в его душе. И не желала быть успокаивающим компрессом души или щадящей повязкой сердца. Но противостоять обаянию молодого человека было уже не в её силах. Она пыталась следовать доводам разума, но сердцу-то не прикажешь.
Не особо стараясь, но повинуясь многолетней привычке произвести хорошее впечатление, Фирсанов побасёнками прошлой жизни на прогулках развлекал Софью. Он, как курский соловей, всё сильней и сильней очаровывал барышню. Но он не пытался извлечь из этого корысть. Это как в фокусах: всё только ради восхищённых глаз публики. А Софья такими глазами на него и смотрела.
Дела сердечные развивались по своим неведомым законам, а жизнь шла своим чередом. Деятельная натура Фирсанова требовала действий, организм восстанавливался, но не мгновенно, как того хотел Леонид. Во время дождей он, как лев, метался вокруг своей больничной койки, изумляя соседей упражнениями. То сотворит «свечку» на лопатках, то отжимается от спинки, то сделает по сто приседаний за раз.
Однажды зашли Никитин и Бузуков. Когда боевые новости иссякли, Фирсанов устроил форменный допрос с пристрастием, выясняя, как работает краденая пушка. Бойцы с улыбками, смешками и комическим показом поведали, что англичане теперь прекрасно осведомлены о чувствительном уроне, наносимом собственными снарядами. Окончив рассказ, боевые товарищи как-то сникли. Видимо, сказалась извечная солдатская суеверность – чур меня! Острословы и балагуры в бою, в больничной палате затихли, то молчали невпопад, то смущённо хекали в кулаки. Леонид на пупе извертелся, чтобы воскресить на их лицах улыбки. Будто это они лежат в лазарете, а не он. Окончательно гостей смутил заскочивший на минуту Николай Иванович. Они, торопливо пожелав скорейшего выздоровления и возвращения в отряд, скоренько ретировались. Боевая солидарность и искреннее сострадание – это, конечно, хорошо, но испытывать эти чувства к товарищу всё же лучше на почтительном расстоянии.
Когда Изъединова была на дежурствах, Леонид удлинял свои маршруты, прибавлял и частил шаг. В один из таких моментов он наткнулся на Евгения Яковлевича. Попытался вытянуться «во фрунт», но боль исказила радостное лицо.
– Полно, батенька, – заулыбался в усы Максимов, который до сих пор воспринимал Фирсанова как корреспондента и сугубо гражданского человека, – корчить из себя бравого вояку. Что такое современные пули и шрапнель, какой они наносят урон, знаю из личного опыта. То, что в бою вы держитесь молодцом, неоднократно и видел сам, и наслышан от других. Кстати, ваша наглая выходка с пушкой весьма повеселила. Бузуков и Никитин даже очень ловко с тех пор ею управляются. Этот своевременный и дерзкий наскок, тогда очень многим спас жизнь. Англичане, наверное, суток двое не могли закрыть ртов, поражённые скоротечностью и лихостью манёвра.
– Благодарю за лестный отзыв, – немного смутился раненый.
– Послушайте, голубчик, Леонид Александрович, открою вам тайну, но с условием держать язык за зубами.
– Даю слово офицера, – просто, но гордо сказал Фирсанов.
– Ранения отбирают у меня всё больше сил, посему вынужден перераспределять свои обязанности среди других. Если не наступит улучшения, то вынужден буду передать командование генералу Блинхорту.
– А легион согласится?
– Они же дали мне слово – подчиняться беспрекословно.
– Тогда так и будет, – печально сказал Леонид.
– Во-первых, приказы не обсуждаются, а во-вторых, до этого пока не дошло. – Максимов ничего не сделал, а Фирсанову показалось, что ему как нашкодившему школьнику погрозили пальцем. – В деле, с которым я к вам обращаюсь, отдать приказ не поворачивается язык, могу говорить лишь о настоятельной просьбе.
– Сделаю всё, что смогу.
– Нисколько не сомневался. В бой вам ещё рано, а вот бить баклуши уже поздно. Так что прошу вас до момента выздоровления стать комендантом.
– Чего? – спросил ошарашенный Фирсанов.
– Госпиталя и гауптвахты. С вашей тягой к порядку и аккуратности, вы точно справитесь. Организуете всё так, как самый рьяный вояка не сумеет.
– Но… – задохнулся от неожиданности Леонид.
– Так я могу на вас рассчитывать?
– Безусловно.
– Вот и прекрасно. Думаю, что максимум через три недели вы оставите этот пост и вольётесь в наши ряды.
– Безусловно. Когда приступать-то?
– А чего в долгий ящик откладывать-то? Сейчас и приступайте. Распоряжение, на всякий случай, я уже заготовил, – улыбнувшись, сказал Евгений Яковлевич и вытащил из-за пазухи бумагу. – Вот.
Вручил приказ, взял под козырёк и удалился. Фирсанов с открытым ртом и назначением в руке долго
