Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
Сам спуск длился минуты три, а вся операция заняла не более десяти минут, а то и меньше. Никитин, Фирсанов и Бузуков попадали на землю и принялись дико хохотать.
– А ты говорил – головёнку оторвёт. Не оторвало!
– Покамест вам везёт. Фартовый вы. Но в следующий раз…
И вдруг улыбка сошла с лица Бузукова.
– А снаряды? – удивился он.
– Что снаряды? – не понял Никитин.
– Ты что, козьими катяхами стрелять будешь?
– От же йёксель-моксель! – взорвался Иван. – Забыли, дуралеи!
– Никитин, закатываешь пушку. Ты, ты и ты – за мной! – скомандовал Фирсанов и помчался назад.
Откуда взялись силы, но уже через пять-шесть минут группа без спросу снова оказалась в гостях у англичан. Ящики со снарядами и зарядами аккуратным штабелем были уложены рядом с позицией. Взяв на плечо по ящику, русские стали скатываться вниз по склону. Вместе с командиром прибыло не трое, а семеро солдат, которых, скорей всего, пригнал вездесущий Бузуков. Это и подвело Леонида.
– Ты?
– А как же! Я с полдороги не сбегаю, – оскалился Василий, а может быть, это была улыбка.
Пропустив шестёрку перед собой, Фирсанов вцепился в ящики. Василий уже давно лихо скатывался по склону, а Леонид только закидывал груз на плечо. Он охнул от того, что ребро тяжёлого ящика впилось в основание шеи. Но поправлять и перекладывать времени уже не было. По-утиному переваливаясь, Фирсанов заспешил к разворошённому ими брустверу. В последний момент раздался чей-то крик. Прыжок совпал с взрывом гранаты. Что-то обожгло его тело, а потом настала тьма.
– Уносите, – несколько брезгливо, когда не удавалось спасти человека, сказал Александр Карлович Эбергарт.
Сколько лет он стоял за операционным столом, а всё никак не мог согласиться с ситуацией, что его навыков недостаточно, чтобы вернуть жизнь туда, откуда её так усердно выколачивали. От неудач замыкался, что многие воспринимали за высокомерие. Вцепившись побелевшими пальцами в трубку, покрытую удивительным резным узором старинного города с рыцарским замком, располагавшимся на чаше, он размеренно вышагивал, как аист, выбрасывая длинные ноги. Изредка посасывал трубку, но огня не разжигал. Таким образом, Александр Карлович выходил из стрессовой ситуации.
Николай Иванович потихоньку гундел себе что-то под нос, и это монотонное бормотание действовало на Эбергарта успокаивающе. Поэтому они так долго работали вместе. Бормотание Кускова сводилось к двум видам: либо он проговаривал поэтапно проводимую операцию, чтобы установить ошибку, либо, когда ошибка не выявлялась, начинал напевать: «Я вам не говорю про тайные страдания, про муки адские, про жгучую тоску…»[32] И если «робкий взор» Николая Ивановича «во взгляде вашем тонет…», то младшему персоналу лучше было тихо ретироваться с его глаз. А к чему придраться, он всегда найдёт. Большой дока был по этой части.
Тело накрыли простыней и вынесли из помещения. Можно было немного передохнуть. Помимо усталости, нарастало раздражение от того, что трупов становилось всё больше, а помочь они могли уже немногим. Это говорило о тяжести боёв и активном применении новых образцов вооружения, которые убивали солдат с особой изощрённостью. Буры несли огромные потери, а англичане, отбросив свой неизменный снобизм, взялись за военное дело должным образом и стали успешнее воевать.
Обе столицы пали. 13 марта 1900 года британцы гордо вошли в столицу Оранжевой республики. А 5 июня Юнион Джек взвился и над Преторией. Английский фельдмаршал Федерик Робертс, граф Кандагарский, прекрасно исполнив свою задачу, отплыл из Южной Африки, передав жезл главнокомандующего Горацио Герберту Китченеру. Ему доверили выжимать последние соки из непокорных и их разрозненных командо. Чем Горацио Герберт усердно и занялся, оттеснив основные силы сопротивляющихся буров на север. Вместе с остатками войск отступили лазарет русско-голландского госпиталя и медицинский отряд Красного Креста. Война перешла в стадию партизанской, каждый отряд зализывал раны сам, зарывшись в свои схроны и норы.
Помимо новых трудностей, которые привнесли в войну англичане, большим злом для разрозненных отрядов буров была полнейшая неразбериха. Иногда понять, где свои, где чужие, было очень трудно, особенно необстрелянному и редкому пополнению. Одна такая стычка обошлась Евгению Яковлевичу Максимову тремя тяжелейшими ранами. Ему раздробило плечевую кость, перебило лопатку, и венцом этого безобразия стала височная рана с отщепом. Едва Александр Карлович подштопал Максимова, тот благополучно наплевав на увещевания Эбергарта (Кусков бы такого не допустил, но был занят другим раненым), вскочил на коня и снова ринулся на позиции.
Там его встретили жара, солнце и горький ветер, который рвал листву и клонил траву. Но он так сильно пьянил голову бывшему подполковнику жандармерии! Он появился вовремя, поскольку никто из буров не решался произвести необходимую в этой ситуации рекогносцировку. Под прицелом неприятеля вместе с одним из военачальников они объехали позиции. И невозможное было выполнено. Даже копыта коней стучали в этом случае как-то гордо и радостно. Но когда они возвращались назад, на них напали ландсеры – «славные» бурские сельские ополченцы, которые с трудом отличали англичан от своих и приняли всадников за врагов. Мечтать о том, чтобы они знали в лицо командира Европейского легиона, было недосягаемой роскошью. Только быстрый конь и спас. В этот день кланяться коню пришлось ещё раз. Буквально через час Максимов угодил под «дружественный огонь» соседнего подразделения, снова принявшего его за неприятеля. Считалось, что в этом направлении могут появиться только англичане. Причём это не был какой-то из ряда вон выходящий день, он был почти обычным.
Редкие успехи Де ла Рея и кинжальные удары Боты не сдерживали продвижение британских войск, но и не позволяли англичанам ощущать себя полноправными победителями. Чтобы урезонить партизан, началось строительство блокгаузов. Густой сети укреплённых пунктов, находящихся в обоюдной видимости, пресекающих любое несанкционированное движение в патрулируемой зоне. Буров обложили со всех сторон, как слона во время охоты.
Но и у англичан никак не
