Джон Биггинс - Австрийский моряк
Белу Месароша и Стонавски я отрядил за провизией и водой, а Легару и Кухареку поручил поиски смазочного материала. А затем сам, в компании Григоровича и толпы зевак, отбыл обивать пороги нашего консула в Кандии. Мне было известно о нашем дипломатическом присутствии на Крите, потому как в конце девяностых мы высадили внушительный отряд с целью предотвратить местную гражданскую войну, и с тех пор строго блюли свои интересы на острове. Только вот как связаться с консулом? Местное почтовое отделение было закрыто по причине праздника в честь какого-то святого, и в итоге мне пришлось навестить штаб-квартиру жандармов. Там было то, в чем я нуждался — телефон. Линия была ужасная, а у меня не имелось ни малейшего представления об имени персоны, с которой я желаю говорить. В итоге, после часа надсадного крика в микрофон на плохом французском, к аппарату пригласили австро-венгерского консула на Крите. Это был некий герр Хедлер. Разговаривал он так, будто его только что вытащили из постели, и вовсе не горел желанием помочь. Но когда я обронил имя барона Хорвата из Министерства иностранных дел и пригрозил нажаловаться ему на бездействие, консул согласился нанять такси и проделать полсотни километров до Иерапетры.
Я от всей души поблагодарил капитана жандармов и вернулся в гавань, все также сопровождаемый толпой зевак. И с приятным удивлением обнаружил, что Беле Месарошу удалось уломать местных торговцев поставить нам продовольствие в обмен на расписку от имени австрийского консула. Провизия, впрочем, выглядела не слишком аппетитно: похожий на лепешку греческий хлеб, банка маслин, немного вонючего сыра и мешок еще более пахучей соленой трески. Но не нам, с нашим подходящим к концу запасом консервов и сухарей, было водить носом. Самое важное, подъехала бочка, и в цистерны U-13 закачали несколько сотен литров пресной воды.
Машиненмайстеру Легару тоже улыбнулась удача в поисках.
— Честь имею доложить, герр коммандант, что нам не повезло, — начал он. — Комендант порта не соврал — машинного масла в городе нет ни капли. Не уверен даже, что здесь знают что это такое. Зато мы раздобыли вот это.
Он вручил мне стеклянную банку. В ней плескалось оливковое масло — густая, темная жидкость с сильным запахом. Однако когда я растер ее между большим и указательным пальцами, вязкость у нее оказалась почти такой же как у нашей смазки.
— Можем попробовать смешать остаток нашего масла с этим, — предложил Легар. — Если не сильно нагружать двигатель, а отработку пропускать через фильтры для повторного использования, сможем дойти до Дураццо.
— Сколько тут есть масла?
— Литров двести вон в той лавчонке. Хозяин ее венгерский еврей, немного говорит по-немецки. Сказал, что мы можем забрать все — масло прошлогоднее и скоро все равно прогоркнет. Да только он не принимает ничего кроме звонкой монеты — мы пытались всучить ему расписку, но номер не прошел.
— Но откуда, черт побери, мы возьмем…
Одна и та же мысль мелькнула у меня и Месароша одновременно:
— Конечно! Серебряные монеты из разбившегося ящика! Предоставьте это дело мне — воскликнул мой старший офицер и помчался по пирсу.
Как и следовало ожидать, завидев серебряные доллары и надкусив пару из них для пробы, наш торговец обнаружил вдруг страстную привязанность к своему оливковому маслу. Клялся, что не расстанется с ним даже за все алмазы и рубины на свете. Но в итоге Месарош его уломал. В конечном счете, кто такой мадьяр как не левантийский базарный делец, переодетый в немца? После пары часов и изрядного количества нытья, масло перекочевало в наши баки, а я подверг риску свою карьеру, выложив за него раз в двадцать больше реальной стоимости, да еще серебром. Путь до дома был долгий, и попробовать стоило — все лучше, чем дважды пересекать бдительно патрулируемые и щедро усеянные минами воды близ Смирны.
Мы занялись погрузкой припасов, потом приготовлением обеда. Вскоре после четырех дня в толпе началось движение, вдалеке послышался нетерпеливый клаксон. Звук объявил о прибытии герр Хедлера, пропылившегося, усталого и разбитого с ног до головы после трехчасового путешествия из Кандии по жутким горным дорогам. Дипломат выбрался из кабины и стал расталкивать зевак по пути к нам.
— Дорогой мой герр коммандант, как рад я приветствовать вас в качестве консула императорской и королевской монархии. И чем могу я помочь вам и вашему отважному экипажу во время краткого пребывания на сем острове?
Я заметил, что он особо подчеркнул слово «краткого».
— Герр консул, — говорю. — Надеюсь вы, как лицо наделенное полномочиями, примите на себя заботу о подарке, переданном нашему императору одним иностранным государем.
Видно было, как он просветлел — видимо уже представлял, что скоро будет ставить на документах подпись «барон Хедлер».
— Ну разумеется, герр коммандант. Для меня великой честью будет взять на себя…
Он не договорил, увидев как Дзаккарини тащит на привязи верблюда. Дипломат уставился на скотину выпученными от удивления глазами. Припорошенный пылью лоб избороздили струйки пота.
— Но вы самом деле… Вы же не хотите сказать…
— Боюсь, что хочу, герр консул. Это и есть личный подарок великого магистра ордена сануситов нашему императору. Препоручаю животное вашему попечению до поры, пока у вас не появится оказия переправить его в Австрию.
— Но я не могу… Я живу в квартире… У меня нет средств…
— Ну, герр консул, я не сомневаюсь, что императорское и королевское правительство выделяют вам фонды на непредвиденные случаи вроде этого. А теперь будьте любезны, подпишите квитанцию о приеме-передаче имущества. Есть еще пара расписок о приобретении припасов, которые мы оставляем вам для оплаты.
Последний раз я видел нашего верблюда, когда герр Хедлер и водитель под взорами заинтересованной толпы запихивали его на заднее сиденье автомобиля. Что случилось с ним дальше, мне не известно.
***Из Иерапетры мы вышли перед закатом. Нас провожало несколько сотен критских рыбаков, которым мы обеспечили столь редкое развлечение. Переход вдоль южного берега Крита сложился довольно удачно. Ветер был попутный, и хотя U-13 едва ли отнесешь к разряду морских рысаков, она держалась молодцом, переваливаясь через волны с грацией плещущейся в деревенском пруду коровы и оставляя за собой сизый шлейф, пахнущий горелым оливковым маслом.
Отрантский пролив мы форсировали в ночь на двадцатое апреля. Шли в подводном положении на электромоторе, пока аккумуляторы почти совершенно не разрядились. Утро застало нас в нескольких милях к северу от пролива, беспомощно дрейфующими в попытках запустить дизель, который безнадежно засорился из-за неподходящей смазки. Нам оставалось лишь отбить срочную депешу по беспроводному телеграфу. Солнце тем временем катилось по небосводу. К счастью, военно-морская база в Дураццо не замешкалась с ответом: через час нам обеспечили прикрытие с воздуха, а затем подоспевший миноносец отбуксировал нас в порт.
