Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
Перейдя через мост, взрывники разделили заряд на две части, и, каждый со своей стороны, нырнули под опоры моста. С установкой своей части Владимир провозился от силы минут десять. Прикрепив шашку к опоре, Владимир зажал в зубах бикфордов шнур и на руках подтянулся над деревянным полотном, чтобы убедиться, что все свои прошли. Мост был пуст. А Шульженко уже разматывал бухту поверху. Он работал необычайно быстро, за ним невозможно было поспеть. Семенов кинул снизу свои шнуры, штабс-капитан подхватил их и, махнув сигнал «отход», спешно пошёл уже по дороге.
На дальнем конце переправы, едва различима за сумеречной пеленой дождя, метнулась чья-то фигура. Семенов нырнул обратно и стал огромными скачками подниматься по камням из-под моста. Эта торопливость в конечном итоге его и сгубила. Он пару раз оступился, едва не вывихнув ногу. Когда забрался наверх, в нескольких метрах от него в берег ударила молния. От вспышки Семенов ослеп и застыл, ожидая окончания огненного танца в глазах. В этот момент сильнейший удар прикладом английской винтовки по голове отправил его в беспамятство.
К Семенову наклонился МакКинли. Убедившись, что пленный жив, подхватил и потянул его к укрытию, где скрывался лейтенант роты.
Шульженко засёк суету невнятных теней у моста. Предположив худшее, он бросился спасать товарища, но в это момент раздался взрыв, а следом ударила молния. Деревянная секция встала на дыбы, увлекая за собой следующие. Они, покачавшись, как взбешённая кобра, рухнули вниз. В середине моста зиял огромный чёрный провал. Молния осветила его, но там никого не было.
Пока штабс-капитан усиленно вглядывался в остатки моста и другой берег, оттуда кто-то выстрелил.
– Yes! – взвизгнул британец.
Плечо обожгло огнём и Шульженко закружило волчком. Он вынужденно отступил.
Англичан взрыв, к сожалению, не задел, но остановил. Стрелявший перезарядил винтовку, поводил стволом, как жалом, и встал с колена. Рыжий ирландец подбежал к нему.
– Попал?
– Задел. Ушёл. сволочь. Такая темень. Мёртвый? – поинтересовался он судьбой Владимира.
– Жив, – уверенно сказал рыжий ирландец. – Эти буры живучи, как кошки и собаки, вместе взятые.
– Тогда тащи его, МакКинли. Отвечаешь за него головой… И усами! – хохотнул невесть откуда взявшийся лейтенант.
– Слушаюсь! – ответил он без особой радости.
– Уходим! – приказал офицер и исчез. Второго солдата, одномоментно с командиром, поглотила ночь с дождём.
Маленький ирландец мстительно пнул «бура», но без особого рвения, а так – чтобы выпустить пар. Связал руки и ноги, неожиданно ловко подсел под него и закинул на плечо. От веса бездыханного тела он крякнул, что-то хрустнуло у него в спине, но он тяжёлым шагом пошёл следом за своими.
Беспросветная тьма отступила, проявились невнятные шумы. Он едва-едва пошевелил рукой. Это вызвало лавину боли и звуков. Пока Владимир пытался разлепить глаза, кто-то плеснул в него воду. Как назло, она попала в рот и он закашлялся, что вызвало приступ чьего-то противного скрипучего смеха. Он был настолько мерзким, что от злости появилась цветная картинка. Смеялся маленький рыжий солдат с огромными усами. Увидев форму, Владимир с ужасом понял, что в плену. Пользуясь его слабостью, на него тут же стали наседать с кучей вопросов. Но англичане не учли одного – художник не знал английского языка. Ни слова, ни буквы, ни звука. И не понимал ни одного вопроса. Привели кого-то, кто сносно говорил на бурском. Вопрос про дислокацию части и количестве солдат в ней он понял с трудом, но с кривой ухмылкой продолжил молчание. Подойдя совсем близко, офицер что-то ласково спросил, не дождавшись быстрого ответа, неожиданно резко и без замаха ударил. Владимир упал на пол. Рыжий стал его пинать. Снова наступила спасительная тьма беспамятства.
То, что было темно, его не беспокоило. Собиралась гроза, и небо от горизонта до горизонта было затянуто свинцовыми тучами. Против всякой логики у него из-за плеча било солнце. Так что все планы были превосходно освещены. Пленер был в Парголово. Мама с сестрой сидели перед ним на небольшой скамеечке. На матери было коричневое платье с белым воротником, а сестра была одета в серое с искрой, длинное пальто. Рядом, по законам провинциальной фотографии, в полуоборота стоял Петька Цыганков. В чёрной парадной черкеске с серебряными газырями. От важности момента, он слишком приподнял левое плечо и выпятил подбородок. За ними трепетали золотом на ветру ряд берёзок. А за жёлтыми кронами рельефно клубились графитовые грозовые облака.
Новая порция воды смыла это видение. Вопросы повторились, ответы остались такими же, то есть отсутствовали. Через десять минут кровоподтёков прибавилось и над левым глазом вздулась празднично-фиолетовая шишка, но настроения она не прибавила. Ни ему, ни его мучителям. Англичане взъярились. Семенов периодически приходил в себя, но и в эти моменты не общался ни с кем.
В конце концов, англичане выдохлись и Семенов с надеждой подумал, что его сейчас всё же расстреляют или повесят. Что выберут, ему было уже всё равно. В то, что оставят в живых, он не верил, прекрасно понимая, как поступают с врагами в военное время. Он хотел одного – чтобы перестали пытать. Отдельных ударов он уже не чувствовал, болело всё тело. Везде и равномерно. Из-за шума в голове он мало что понимал, видел и слышал. Каждый новый удар отдавался не жгучей болью, а басовитым гулом в голове, от которого выворачивало наизнанку. Желудок давно был пуст, но продолжал попытки зычно выплеснуть что-то из себя.
Его подняли, связали и куда-то повели. Он впал в какое-то сомнамбулическое состояние. Его подхватывали, если он оступался, поднимали за шиворот и пинком отправляли вперёд. Но после нескольких падений и подъёмов пришла спасительная тьма.
Он открыл глаза от того, что в нос ему попала какая-то былинка и он чихнул. От этого заболело и заныло всё тело. Их везли в какой-то телеге. Напихали их туда так много, что лежать можно было только на боку. Он так и не понял: то ли в ногах у него лежала чья-то голова, то ли его ноги тряслись у кого-то на лице. Нестерпимо пахло мочой и гнилыми человеческими телами. Кто-то стонал в дальнем конце телеги. После очередной кочки он снова потерял сознание.
За несколько секунд до остановки повозки он пришёл в себя. Их выбрасывали из фургона, запряжённого парой тщедушных лошадёнок. Выгрузив, подвели к большой толпе женщин, подростков и стариков, которые были так же крайне измождены долгой и нелёгкой дорогой. Некоторых стариков приходилось поддерживать под руки. Иначе бы они упали
