Беглая княжна Мышецкая - Владимир Иванович Буртовой
– Ты молодец, Филиппок. А тебе доводилось воевать с казаками? Ну, с теми, кто пристал к Степану… – княжна едва не добавила отчество «Тимофеевичу», но вовремя остановилась. – К Степану Разину?
– Под Пензой, как сюда, к князю Борятинскому ехал, скопом на меня пытались навалиться крестьяне какого-то тамошнего дворянина, но я отстрелялся из ружья и пистолей, да мой конь вынес, не угнались разбойники. – Филипп поведал этот случай не без гордости, словно хотел показать княжне Лукерье, что он уже далеко не тот подросток, каким она его знала в имении родителей.
– А назавтра тебе надо будет идти на сечу? Ведь ты прислан к князю Борятинскому как гонец из Москвы? – допытывалась княжна Лукерья – ей не хотелось, чтобы друг детства схлестнулся в сабельной сече с Михасем или Ромашкой. Зная их силу и навык, княжна заранее жалела Филиппа.
– Думаю, князь отошлет меня сызнова в Москву, в Стрелецкий приказ с реляцией о своей победе над ворами, которые стоят скопом вокруг Уреньского городка на засечной черте, – со вздохом ответил Филипп, показывая тем самым княжне Лукерье, что он хотел бы принять участие в сражении с разинцами, чем-нибудь отличиться и чтобы его имя попало в победную реляцию воеводы Борятинского самому государю Алексею Михайловичу.
– Князь Юрий Никитич так уверен заранее в неминуемой победе? – поинтересовалась княжна Лукерья. И насторожилась, ожидая ответа.
Филипп кивнул головой в знак подтверждения ее слов, дернул за повод, чтобы конь не сворачивал вправо, норовя идти подальше от возка, у которого поскрипывало правое колесо.
– К вечеру будем в стане князя Юрия Никитича, сама увидишь его ратную силу, да еще полк Бухвостова позади нас на подходе. Побьют завтра воровское скопище. – И не утерпел, все же высказал потаенную мечту вслух: – Вот бы и мне какого-нибудь атаманишку ухватить да повязать! Тогда князь Юрий Никитич отметил бы меня в своем победном известии великому государю и царю Алексею Михайловичу, а тот, глядишь, чином пожаловал бы, а то и в поместные дворяне произвел… на радость моей матушке.
– Вона ты куда как высоко метишь, дружок мой, – засмеялась княжна Лукерья, но без обиды, а скорее, сожалеючи. Подумала, искоса поглядывая на драгуна, который поправлял на себе пояс с оружием: «Тебе бы, дружок, встать пообок с атаманом Степаном Тимофеевичем волю добывать всему холопскому люду, а не метить самому в поместные дворяне, других холопить и притеснять…»
Но вслух сказала свое предостережение:
– По делам и награда будет, Филиппок. Однако поостерегись, у атамана Разина в войске не одни холопы необученные. От них играючи не отмахнешься – там и донские казаки, и понизовые стрельцы, у которых немалый ратный опыт. Уразумел мой сказ? Не понаслышке говорю, своими глазами видела. Ведь я больше года жила бок о бок с теми казаками да стрельцами.
У Филиппа глаза округлились и застыли, словно у молодца на лубочной картинке.
– Ты-ы? У казаков? Быть того не может! Тебя здесь увидев, я подумал, что ты гостила у князя Милославского… Слух был, что ты покинула монастырь в Москве… Однако я никак не помышлял, что ты окажешься среди казаков. Получается, что ты… ты – беглая монахиня? Да ведь тебя за это заточить могут в келью безвылазно! – У испуганного Филиппа даже лицо побелело при мысли, что княжну Лукерью по возвращении к дому ждут такие кары церковные!
Княжна решила успокоить драгуна, чтобы избежать лишних разговоров:
– Я не беглая княжна или монахиня, Филиппок. Меня выкрали в Москве. Кизылбашский тезик на мою красоту польстился. И тайно вывез на своем корабле в Персию, принуждая отречься от христианской веры и перейти в мусульманство.
– А ты? Княжна Луша, как поступила ты? Тебя пытали нехристи? – От волнения Филипп привстал в седле, потом сел, не зная, куда деть руки. – Ведь это такой грех – предать свою веру, отречься от Бога! – Молодой драгун даже в лице сменился вторично, до того его потрясла сама мысль, что княжну Лукерью могли страшными мучениями принудить перейти в басурманскую веру!
Княжна Лукерья рассмеялась, ответила простонародной шуткой:
– Не учи сороку вприсядку плясать – из рук выпустишь, в лес улетит! Так и я, как могла, хитрила да оттягивала время, – ответила она и не спеша, поглядывая то на пораженного услышанным Филиппа, то на огорошенную ее увлекательной историей Дуняшу, поведала обо всем, что с ней приключилось, опуская только свою впервые пришедшую так нежданно любовь к теперь погибшему Никитушке Кузнецову и искреннюю привязанность к Михасю, от которого у нее будет ребенок, – в последние дни она стала ощущать в себе странные изменения…
За охами и ахами слушателей неприметно наступила пора сумерек, а с последними лучами солнца, нырнувшего за густые кроны осеннего леса, возница Алешка крикнул с облучка:
– Кажись, деревенька скоро объявится! Вона сколь дымов над лесом к небу поднимается в безветрии!
Драгун Филипп тоже посмотрел вперед, где над чуть холмистой местностью, укрытой лесами, клубилась бело-серая пелена от бесчисленных костров.
– Это походный лагерь князя Юрия Никитича, – пояснил Филипп и с нескрываемой радостью перекрестился. – Ну и слава Господу, доехали мы беспомешно, хотя и была в пути опасность возможного воровского наскока… Теперь ты, княжна Луша, в полном бережении. А коль и дальше к Москве поедем вместе, буду тому очень рад. – И, словно спохватившись, глянул в глаза княжны Лукерьи с тревогой. – А я тебе не наскучил, княжна Луша? Скажешь себе, что вот, болтун
