Умирающие и воскресающие боги - Евгений Викторович Старшов
Шведский ученый М. Нильссон именно в этом ключе трактует обнаруженные в некоторых горных святилищах Крита глиняные изображения различных членов – как отображение древних ритуалов расчленения жертвенных животных и даже людей, как отзвук легенды о Дионисе-Загрее (полярная точка зрения – что это дары исцелившихся, приносивших глиняные модели своих органов точно так же, как нынешние греки приносят в церкви восковые или серебряные изображения исцеленных тем или иным святым голов, глаз, рук, ног, сердец; интересно, что они вешают, если болели гениталии?).
Бык в этом отношении стоял несколько отдельно от птиц и змей, парадоксальным образом выполняя одновременно роли как жертвы, так и жертвопринимателя (если кого-то смущает подобная интерпретация, проведите параллель к христианскому богословию, точнее, юридической теории искупления: Бог в лице Иисуса Христа приносит Себя Себе же в жертву; не задумывались об этом?). Таким образом, он выступал ее паредром – богом умирающей и воскресающей природы. Символически это отображалось в так называемых тавромахиях (боях с быками), прекрасно изображенных на знаменитой кносской фреске. Как пишет Ю.А. Андреев, «очевидно, в религиозном сознании минойцев отдельные божественные индивиды и мир природы мыслились как некое подобие сообщающихся сосудов, внутри которых происходило непрерывное перетекание наполняющей весь космос божественной энергии из одной емкости в другую. В этом вечно движущемся космосе индивидуализированные образы богов никак не могли по-настоящему отстояться и обособиться от своего животно-растительно-предметного окружения». И вообще, невозможно решить вопрос о том, была ли древнеминойская религия политеистичной («многобожеской», сторонники – М. Нильссон, С. Маринатос, Буркерт) или же монотеистической («единобожной», сторонники – А. Эванс, Глоц, Фарелл, Перссон и др.), где многочисленные спутницы и спутники Великой богини, будь то женщины, мужчины, звери, птицы, змеи, фантастические демоны – всего лишь ее проявления, эманации, если угодно – аватары (об этом мы рассуждали в первой главе касательно египетского монотеизма). Таким образом, диаметрально противоположен взгляд на тройку женских божеств Крита – Древесную богиню, Владычицу зверей и Змеиную богиню; либо это три отдельных божества, либо – три ипостаси одного. Артур Эванс пишет о ней: «(На Крите) мы не находим такого множества божеств, как в классическом мире, и в действительности постоянно возвращаемся все к той же самой Великой Матери с ее Младенцем или Консортом, почитание которых под разными именами и званиями простиралось на большую часть Малой Азии и лежащие за ней сирийские регионы. Мы видим Богиню с голубями, усевшимися на ее голове, что указывает на ее связь с небом, или со змеями, обвившимися вокруг нее как Владычицы Преисподней и защитницы, как можно полагать, от постоянно возникавшей угрозы землетрясений. Как Богиню-Мать мы видим ее с руками, возлежащими на пышной, как подобает настоящей матроне, груди, но в той же тиаре и в том же вплоть до рисунков на одежде облачении. Как источник всякой растительности она держит хлебный злак и головки мака и лилии и поднимается из земли, подобно Деметре в позднем мифе. С луком и стрелами она охотится на косуль, подобно Артемиде, или, держа в руках свой символический двойной топор, становится похожей на амазонку. По временам она держит якорь как Владычица моря. Но во всех этих изменчивых воплощениях мы ощущаем присутствие в сущности одного и того же божества скорее, чем отдельных мифологических существ, как в позднейшей Греции. Процесс дифференциации, хотя и начался, но, несомненно, еще не завершен. Более того, она (Богиня) постоянно ассоциируется с ее отличительными символами, подобными двойному топору, который вместе с другими специальными культовыми эмблемами постоянно возникает в ее меняющихся воплощениях. Средневековое поклонение Мадонне с ее атрибутами и эмблемами, варьирующими сообразно с локальными культами, дает здесь хорошую аналогию».
Змеиную богиню мы описали ранее, говоря о родосской Афине. Добавим лишь, что змея в понятиях древних также символизировала воскресение из мертвых, так как меняет кожу и возвращается к бытию из подземной спячки. Аналогично и ее богиня становилась владычицей жизни и смерти, «верховным гарантом и регулятором земного плодородия». Древесную богиню мы трогать не будем – в том числе потому, что, как кажется, тема Великой богини заслуживает отдельного исследования. В нашем же ракурсе – смерти и воскресения божества – приведем одно свидетельство Павсания, связывающее Древесную богиню со всем известной Еленой Троянской. Несомненно, когда-то она была богиней, и, с вероятностью в 99,9 % – именно минойской Древесной (с чем очень не хочет согласиться известная популяризатор Античности Б. Хьюз, серьезно сомневаясь в подобном «разжаловании» богини в смертные). «По смерти Менелая… Елена, изгнанная Никостратом и Мегапентом (сыновьями Менелая от первого брака. – Е.С.), прибыла на Родос к Поликсо, жене Тлеполема, бывшей ее знакомой… В это время, будучи вдовой, она управляла островом, оставаясь при своем малолетнем сыне. Говорят, что эта Поликсо, желая отомстить Елене за смерть Тлеполема (царь Родоса погиб в Троянскую войну за вызволение Елены Зевсовны. – Е.С.), когда Елена оказалась у нее в руках, подослала к ней, когда она купалась, своих служанок в образе Эриний (богинь мщения. – Е.С.); эти женщины, захватив Елену, повесили ее на дереве, и поэтому у родосцев есть храм Елены-Древесной (Дендриты)» («Описание Эллады», III, 19).
Минойская красавица. Фреска в Тире
Ипостась Владычицы зверей весьма кровожадна, ее слуги и спутники – хищные звери (львы – что сближает ее с малоазийской Кибелой – и грифоны, реже – псы), терзающие травоядных, на одном из изображений ее жрица режет горло козлу. Ю.В. Андреев пишет: «Мы неизбежно придем к
