Сбежавший из вермахта - Михаил Николаевич Кубеев
– Я прочитал объявление, пошел, думал, увижу Андреаса, но его не было. Потом увидел на сцене тебя. Я понял, что ты занялся своим профессиональным делом. Неплохо у вас получилось. Значит, ты входишь в этот самый союз новых освободителей Германии, так?
– Да, это так, – подтвердил Эрих.
– Значит, это твое новое место службы, – продолжал Протт, и неясно было, осуждает он Эриха или хвалит. – Не ожидал я увидеть тебя в этом лагере. Вообще не думал, что мы когда-нибудь встретимся. У меня поначалу было, конечно, чувство мести… Хотел найти вас. – Он поднял голову и в упор посмотрел на Эриха. – Хотел достать обоих из-под земли. Хотел спросить, за что вы ударили меня, бросили в траншее.
– У тебя были неприятности?
Протт помолчал. Погладил стриженый затылок.
– Ничего страшного. Голова поболела и прошла. А где твой друг, этот сын священника? Сукин сын! Он ударил?
– Да, он. Но и я виноват перед тобой тоже, – сказал Эрих.
Унтер-офицер небрежно махнул рукой.
– Дело прошлое. Где твой друг, этот священник? Я думал, что он с тобой заодно, придет на концерт. Священники, как и коммунисты, все обманщики, рисуют картины несбыточного будущего. Где Андреас?
– К сожалению, я ничего не знаю о нем, – сказал Эрих. – Мы расстались в первый же день. Его направили в другой лагерь. Инструктор сказал, что у него обнаружили туберкулез в открытой форме, он был в госпитале, лечился. Больше ничего не могу о нем сказать. А как ты здесь оказался?
– Долгая история. – Протт выплюнул травинку. – Постараюсь кратко. Зла на вас не держу. Я тоже виноват. Мне поручили за вами следить. В общем, мы квиты. – Он снова посмотрел на Эриха. – Фельдфебель смекнул, что вы что-то задумали. Такие неразлучные друзья. Ни с кем не общались… Он попросил меня проявить бдительность. Я докладывал ему, что ничего серьезного не обнаружил. Приходил на коммутатор, обыскивал все углы и лазейки. Вы умело все прятали. После вашего побега я пришел в себя и вызвал фельдфебеля. Доложил. Он послал мне смену. Увидев меня, молчал, потом его как судорогой свело. Стал кричать, топать ногами, не ожидал такого коварства от близких людей. С трудом успокоился, просил подождать, никому ничего не говорить. Не хотел портить Рождество. Не предполагал старик, что сын священника и немецкий артист станут изменниками, убегут в ночь на Рождество. – Он вздохнул. – Мы с ним провели тщательный обыск на коммутаторе. И нашли. В блиндаже обнаружили баночку с разведенным мармеладом, у сына святоши в подушке нашли листовку для прохода к русским. Ясно, что вы все заранее замыслили. – Он протянул Эриху скомканный зеленоватый листок. – Узнаешь? Фельдфебель постарался замять все дело. Иначе ему бы не поздоровилось. Могли отослать в штрафной. Всем бы досталось.
– Ничего не сообщили нашим родителям?
– Волнуешься, да? – глаза унтер-офицера зло блеснули. – Фельдфебель вас защищал. Никак не хотел, чтобы вас считали дезертирами. Не хотел смерти вашим родителям. Он надиктовал письмо лейтенанту. Вы пошли в разведку, вас сцапали русские. Все, как вы инсценировали… – Он вздохнул, сорвал еще один стебелек, сунул в рот, стал жевать.
– Что стало с фельдфебелем, он жив?
– Его больше нет. Остался лежать в белорусских болотах, туда не добраться человеку. Это был мужественный человек, настоящий солдат вермахта. Он ни на что не жаловался. Шел с камрадами до конца.
И Эрих услышал типичную историю отступающего немецкого подразделения, у которого практически не оставалось никаких шансов на выживание.
– Он вызвал меня к себе, – продолжал унтер-офицер, – и сказал: «Мой дорогой Ханс, нам, кажется, всем крышка. Иван обошел нас, он далеко впереди. У меня есть приказ – прорываться. Если хочешь, попытаемся вместе, может быть, проскочим, если найдем брешь».
Какая брешь? Мы остались в глубоком тылу. Шли лесом. Распределили остатки продовольствия и патронов. К нам присоединились такие же, как и мы, оказавшиеся в окружении. Появился один майор, взял на себя роль командира, скинул свою форму, переоделся в солдата.
И оказались в сплошных болотах. Куда двигаться, никто не знал. Некоторые падали, просили оставить их на месте. Бреши мы не обнаружили. Кончилось продовольствие, нас заедали комары, не было сил тащить раненых. Это было страшно, Ридель, когда у тебя на руках умирают камрады. Кое-кто предложил выйти из леса и сдаться. Майор грозил своим «вальтером», называл изменниками. И стрелять-то нельзя, могли обнаружить себя. Иваны начали бы прочесывать леса. Надо было беречь каждый патрон. Фельдфебель тоже не выдержал. Он сказал мне: «Дорогой Ханс, это конец, продовольствия нет, пить не могу». От воды у него начинался кровавый понос. В глазах стояли слезы. Он отошел к березе, сунул дуло себе в рот и выстрелил. Так же сделал еще один солдат. А мы двинулись дальше, выбрались к дороге. Казалось, вот она свобода… И тут началось: автоматные очереди, разрывы гранат, крики русских: «Сдавайтесь!» Откуда они взялись? Мой магазин был пуст. Мне пришлось поднять руки.
Некоторое время унтер-офицер молчал, потом, вспомнив из-за чего он остался ждать Эриха, глубоко вздохнул и произнес:
– Я хотел сказать тебе, что ты и твой гитарист неплохо там на сцене выступили. Я стоял у дверей и смеялся. Вы настоящие артисты. Это так. Но вы плохие вояки. Гнилые интеллигенты. – Он сплюнул. – Зря вас послали на фронт. Вот что я хотел тебе сказать.
Несмотря на весь его скепсис, Эрих чувствовал, что унтер-офицер был доволен, что встретил его, что рассказал ему историю гибели фельдфебеля, доволен, что облегчил свою душу.
– Может быть, вы все же подумаете и подключитесь к нашему комитету, – неуверенно спросил Эрих.
Унтер-офицер посмотрел на него с нескрываемым презрением.
– Нет, это все пропаганда. Я из Саксонии. Я за частную собственность, а красные ее отрицают, поэтому мне с вами не по пути. Я думаю, что нам не следует вообще больше встречаться. Не хочу быть с тобой в одном загоне. – Глаза у него снова зло блеснули. – Попрошу, чтобы перевели в другой лагерь. Да, вот еще. Я хотел вернуть тебе твою вещицу. – Он посмотрел по сторонам. Потом наклонился, из голенища сапога вытащил замшевый сверток. Развернул его. Сверкнула сталь. Эрих увидел тот самый знакомый ему нож из русского вещмешка.
– Тут на рукоятке надпись. Это по-русски, да?
– Да, – ответил Эрих.
– Смерть фашистам, да?
– Да.
– Я так и понял. Забери свой нож. – Он сунул сверток в руки Эриху. – Мне пришлось сильно постараться, чтобы спрятать его от проверок. Но такой нож мне не нужен. Не успел я тебя раскусить. Был близок… Только ничего ты не понял в
