Сбежавший из вермахта - Михаил Николаевич Кубеев
Он пододвинул табурет, сел, заиграл. Пианино было немного расстроено. Но это не беда. Среди солдат есть настройщик, он подтянет струны. Главное, на нем можно упражняться. Он заиграл свой «Этюд. Подражание Шопену». Теперь, в полном одиночестве, у него получилось. Потом попробовал сыграть по памяти клавирные сонаты Гайдна, которые разучивал дома. И вспоминал дом.
Он видел спокойный Одер, тенистую набережную, потом представил себе улицу, где стоял родительский дом. На третьем этаже было открыто окно, и оттуда доносились звуки фортепьяно, клавирная соната Йозефа Гайдна, любимого композитора отца…
Сзади послышался шорох, какие-то легкие шаги, словно кто-то поднялся на сцену. Значит, снаружи услышали его игру, в зал пришли солдаты. Пусть слушают. Теперь Эрих никого не стеснялся. Продолжал самозабвенно играть. Кто-то стоял рядом и тяжело дышал. Эрих не оборачивался. Но вот он услышал громкое, злобное:
– Я знал, что ты продашься красным, сволочь! Ты всю жизнь был большевистским прихвостнем! Получи!
Эрих повернулся, хотел посмотреть, кто это сказал. Встать со стула ему не удалось. Высокий худой человек размахнулся. Удар пришелся на голову. На пол посыпались стеклянные осколки. У Эриха отпала нижняя челюсть. По лицу и рукам стекала странная кровь, окрашенная в фиолетовый цвет. Он сделал попытку встать, посмотреть, кто был этот человек… В этот момент с силой упала крышка пианино. Острая боль пронзила пальцы, отдалась в голову. Он хотел удержать равновесие, но только оставил кровавые полосы на клавишах, повалился на пол и потерял сознание.
Он лежал в палате лечебной части, голова была забинтована, пальцы тоже. Замначальника лагеря Иван Кузьмич держал перед его лицом фотографию коротко стриженного человека в форме солдата вермахта.
– Вы его узнаете? – в который раз спрашивал он.
Эрих узнал его и без челки. Догадался по взгляду черных острых глаз. Это был его давний противник, человек, с которым у него с самого начала не складывались отношения. Они познакомились в казармах генерала Людендорфа, где Эриха зачислили в состав молодого резерва Франкфуртского-на-Одере пехотного полка. Клинге отправился на учения. А Эриха отправили домой, служить в театре. Вот Клинге и взбесился.
– Он вам знаком? – продолжал спрашивать замначальника. Рядом с ним сидел еще один человек в военной форме с погонами майора. Он прислушивался и просил ему переводить.
– Вы встречались с ним раньше, в Германии, в каких городах, где?
Эрих молчал.
– Он член нацистской партии, он эсэсовец? У него под мышкой мы обнаружили наколку, две символические «руны».
– Назовите его имя и фамилию!
Эрих обдумывал свой ответ. Ему не хотелось отвечать на эти вопросы. Тотчас вспомнился изнурительный допрос в тот первый день побега. Какие же русские странные, им говоришь «нет», они не верят и продолжают спрашивать. Что изменится от того, что он скажет «да»? В этом деле он помогать им не будет. Все, что произошло в клубном бараке, касалось только его и коротко стриженного человека с черными острыми глазами. Они враждовали с первого дня знакомства. Оба знали, что им не по пути. Знали, что если их пути пересекутся, то одному несдобровать. Так и произошло. Оснований для ненависти к Эриху у Клинге было более чем достаточно. Эрих соблазнил его невесту, стал непримиримым соперником, они оба готовы были убить друг друга. Но это касалось только их двоих. И никого больше.
– Вы плохо себя чувствуете? Не можете отвечать? – продолжал замначальника лагеря.
– Нет, – едва слышно ответил Эрих. – Я чувствую себя лучше.
– Почему вы ничего не говорите об этом человеке? Вам нужна очная ставка?
– Нет, – твердо ответил Эрих. – Я не знал этого человека, никогда его раньше не встречал.
Замначальника лагеря и майор начали совещаться. Эрих откинулся назад, закрыл глаза. У него в голове зазвучала мелодия Хорста Веселя. Они познакомились в призывном пункте. Протянули друг другу руки. И на этом все хорошее между ними кончилось. В памяти остался только его спускающаяся на глаза челка и жгучий ненавидящий взгляд. Такой же взгляд Эрих почувствовал на себе в артистическом ресторане в Бабельсберге, где он увидел Монику…
– Герр фон Ридель, майор Ладошкин, не верит, что вы не знали этого человека. По нашим сведениям его зовут Зигфрид Адольф Клинге. Припоминаете? Он член нацистской партии, офицер в звании штурмфюрера СС. Это как у нас лейтенант. Жил в вашем родном Франкфурте, потом в Берлине и Потсдаме. Был связан с театральной деятельностью. Когда он попал к нам в плен, то назвался вымышленным именем – Карл Берг. Но нам нужны свидетели, которые подтвердили бы его настоящие данные. Пожалуйста, вспомните, это очень важно. Мы должны судить этого человека. Речь идет о его жизни и смерти. От вас зависит решение.
Хотел ли Эрих его смерти? Едва ли. Носить в сердце груз, что ты своим приговором отправил человека на казнь? Нет, это не для него. И он в который раз отрицательно замотал головой.
– Я никогда раньше не знал этого человека, никогда с ним не встречался, – хрипло произнес он и сделал глотательное движение. – Ни на каких фронтах его не видел. – Сделал паузу. – Но он мог меня видеть на сцене, в кино. Я артист, выступал во Франкфурте, Берлине, Потсдаме, Дрездене. Меня видели многие. Почему он это сделал, я не знаю. – Эрих закашлялся и закрыл глаза. У него начинала болеть голова. Он пересилил себя, открыл глаза, уловил на себе внимательные взгляды обоих и продолжил: – В лагере есть люди, которые меня не любят. Они не любят за то, что я перешел в комитет «Свободная Германия». Некоторые офицеры считают, что я продался красным, стал большевиком. Они хотели бы мне отомстить.
Он остался лежать с закрытыми глазами. Больше вопросов ему не задавали. Замначальника лагеря и майор Ладошкин поблагодарили его и ушли.
Поправлялся он медленно. К нему изредка забегали то Людвиг, то Мартин. Приходил инструктор, подбадривал, приносил гостинцы, сухарики к чаю, откуда-то доставал леденцы. Все желали ему скорейшего выздоровления и ждали возвращения. Работы у них прибавилось, в лагере появились новые военнопленные, надо искать таланты. Без Эриха сделать это невозможно. Через две недели с его головы сняли повязку. Череп не поврежден. Он почувствовал себя лучше, в ушах уже не так шумело, выходил дышать в коридор, спускался в небольшой садик. С пальцами тоже ничего серьезного не произошло, переломов не было, просто сильный ушиб и отек.
– Через неделю я вас выпишу, – с помощью пальцев и немецких слов объяснила ему начальник санчасти, московский врач Ольга Ивановна. – У вас все идет на поправку. Гуляйте на здоровье,
