Бернард Корнуолл - ПОЛК СТРЕЛКА ШАРПА
— Книгу только отнесу, миссис Грей.
— Чтож, спокойной ночи.
Снова шаги, грузные, мужские. Дворецкий. Оно и понятно, поздний гость уехал, пора закрываться на ночь. Положим, слуга не найдёт ничего странного в том, что выход на террасу не заперт, но оттуда притаившийся за дверью Шарп, будто на ладони. Как быть?
Дворецкий вошёл в библиотеку и встал у порога. Стрелок перестал дышать.
— Я закрою ставни, мисс Гиббонс?
— Не трудитесь, Кинг, я закрою.
— Спасибо, мисс.
Шарп съёжился в тени двери. Комната пахла сыростью и плесенью. Скрежетнул ключ, скрипнул выдвигаемый ящик. Джейн Гиббонс, вероятно, проверяла, всё ли забрал подполковник. Хлопок — ящик закрылся, провернулся в замке ключ, и Шарп увидел Джейн. Она подошла к стеклянной створке, думая о чём-то своём, заперла её, задвинула верхнюю щеколду, нагнулась к нижней и застыла.
Шарп видел светлые завитки её волос. На ней было синее старомодное платье со светлым воротом. Туго стянутая талия подчёркивала узость девичьих бёдер.
Джейн напряжённо смотрела на пол. Там была грязь, принесённая Шарпом на подошвах с берега ручья. Следы, ведущие прямо к его убежищу в углу.
Она поднялась и повернулась к двери. Взор её пробежал по цепочке подсыхающих комков к затенённому пространству за дверью.
Шарп вышел на свет. Глаза её расширились, но она не вскрикнула. Секунду они немо смотрели друг на друга. Он улыбнулся.
Мгновение ему чудилось, что она засмеётся, такая радость отразилась на её лице. Вместо этого девушка подбежала к двери, выглянула в холл и заговорщицки шепнула:
— В северном углу сада есть беседка. Дождётесь меня там?
— Дождусь. Обязательно дождусь.
Ветви диких роз, которые никто не обрезал, пробивались сквозь деревянные решётчатые стены беседки. Посередине был установлен грубо сколоченный стол, вокруг которого, по всей длине стен, шла скамья. Где-то справа вдали еле слышно вздыхало море.
Миновало минут двадцать, и Шарп начал склоняться к мысли, что девушка, которую он, как ему представлялось, любил, не придёт.
Хлопнула дверь. Тёмная фигурка в памятной стрелку накидке с капюшоном скользнула в беседку. Сбросив капюшон, Джейн боязливо оглянулась на верхние окна дома, поджелтённые светом лампы.
— Мне нельзя быть здесь.
Хотелось её подбодрить, но слова казались жалкими и неуместными. Джейн, видимо, тоже испытывала неловкость. Она прикусила нижнюю губу и неловко повела плечиком.
— Спасибо за деньги и еду. — наконец, выдавил из себя Шарп.
Она с готовностью улыбнулась, блеснув жемчужными зубками в лучах месяца, просачивающихся сквозь шипастые веточки, усыпанные маленькими цветами, что оплетали деревянные планки решёток.
— Я это стянула.
Она вздрогнула, возможно, вспомнив погибшего той ночью ополченца.
— Мне нельзя быть здесь.
Шарп чувствовал, что она напугана. Он положил свои ладони на стол, успокаивающе накрыв её изящные кисти с тонкими пальчиками.
— Нам обоим нельзя.
Она рук не убрала. Ночь выдалась тёплая, но её ладошки были холодны, как лёд.
— Что привело вас в усадьбу?
— Мне нужна бухгалтерия аукционов. Они ведь ведут учёт: от кого сколько получено, кому сколько причитается?
Она кивнула:
— Ведут. Только записи в Лондоне.
— В Лондоне? — разочарование Шарпа было так велико, что он невольно повысил голос.
— Тише, умоляю вас!
— Простите, простите! — зашептал он, — Я думал, Гирдвуд заехал в усадьбу за ними?
— Нет. К нам он заглянул за своими пистолетами. Сказал, что его неожиданно вызвали в столицу. Что произошло?
Шарп вкратце пересказал ей события дня, не уточняя, впрочем, что полномочий от армейского руководства он не получил.
— Мне позарез нужны их бумаги.
— Дядя привозит их сюда лишь в дни проведения аукционов. Я их заполняю, и он отвозит книги обратно.
— Вы их заполняете?
— Да. Дядя доверяет мне расчёты.
По словам Джейн, Фаулнис приносил умопомрачительный доход. Симмерсон и Феннер к настоящему времени заработали по пятьдесят тысяч фунтов стерлингов каждый, Гирдвуд чуть больше двадцати, а расходы не превышали четырёх тысяч.
— Это такие две толстые книги в красных переплётах.
— Где их хранят?
— В городской резиденции дяди.
— Как её найти.
— Не знаю. Я в Лондоне редко бываю.
— Редко?
Шарпу представлялось, что она с юных лет блистает в высшем свете, очаровывая знатных кавалеров, которым стрелок завидовал и заочно ненавидел. Неподдельное удивление, прозвучавшее в его вопросе, заставило её горько усмехнуться:
— Вы не понимаете, мистер Шарп.
— Чего я не понимаю?
Она медлила с объяснениями. Воды прилива, поднявшись по реке, с тихим журчаньем наполнили ручей, огибавший усадьбу. Наконец, Джейн высвободила руки, потёрла лицо и сказала:
— Моя матушка — младшая дочь в семье, и брак её был мезальянсом. Во всяком случае, так твердит дядя. Мой покойный отец — лавочник. Шорник. Преуспевающий, но всё-таки лавочник. Я недостаточно родовита, чтобы выходить в свет, и недостаточно богата, чтобы свет меня принял. Понимаете?
— Но ведь ваш брат…
Её брат был хамоватым спесивым ублюдком, претендующим на аристократическое происхождение. Таким помнил его Шарп.
Она грустно кивнула:
— Кристиан всегда хотел быть джентльменом. И он старался. Одеждой, выговором. Наследство на это спустил.
— Спустил?
— Дорогие наряды, лошади. Надеюсь, что хоть солдат из него получился достойный.
Не получился, уж Шарп-то знал. Она отбросила со лба прядку волос:
— Он жаждал поступить в кавалерию, но это дорого, а мы небогаты. Не так богаты, как хотелось бы Кристиану.
Джейн бесхитростно поведала Шарпу, что её родители умерли одиннадцать лет назад (ей исполнилось тринадцать в ту пору), и их с братом забрал муж старшей сестры их матери, сэр Генри Симмерсон. Сама леди Симмерсон была больна.
— Так она говорит.
— То есть?
Девушка пугливо покосилась на дом:
— Она не покидает своей комнаты, почти не встаёт с постели. Говорит, что больна. Как, по-вашему, может женщина быть несчастна настолько, чтоб заболеть?
— Мне трудно судить.
Джейн отвернулась и тронула цветок, лежащий на перекрестье двух планок решётки, будто на подставке, и Шарп заметил аккуратно заштопанную прореху на манжете.
— Вряд ли тётя хотела выйти замуж за дядю, но нас, женщин, никогда не спрашивают.
Она роняла слова медленно, с расстановкой. Так делятся тем, что давно обдумано, однако вслух произносится впервые. Джейн призналась, что была обручена два года назад, но жених разорился, и сэр Генри свадьбу отменил.
