Приказано молчать - Геннадий Андреевич Ананьев
Тем временем, пока прапорщик думал о Дерябине, тот взобрался на столб, ударил по проводам, и они радостно загудели, освободившись от тяжелого снежного груза.
– Ишь ты, повеселели, – добродушно проговорил Дерябин. – Песню запели.
Ерохин хотел сказать: «Вот и поспеши, чтобы и в других пролетах весело стало проводам», – но промолчал, побоялся спугнуть удовлетворенность, которую, может, впервые почувствовал солдат. А Дерябин спускался, размеренно переставляя когти, проверяя то и дело, крепко ли держится цепь.
– Разрешите, я к следующему столбу пойду, – попросил прапорщика Жаковцев. – Медленно у нас все идет.
– Прав ты, – ответил Ерохин и добавил: – Но двигаться будем вместе. Снег вон как глубок, все может случиться.
Дерябин словно не слышал этого разговора. Слез, отстегнул когти, проверил, не ослабло ли крепление, потом, тщательно оббив снег с них, подал Жаковцеву.
– Держи, твоя очередь.
Все ниже и ниже спускались связисты, освобождая от снежного плена провода. Солнце прошло половину своего короткого зимнего пути, а обрыва все не было.
– До самого низа снег, что ли, пахать? – недовольно спросил на одном из коротких привалов Дерябин.
– А как же иначе? – вопросом на вопрос ответил прапорщик. – Сам же говорил: поют от радости провода. Всю линию в ущелье обобъем.
Больше пяти километров прошли связисты по пояс в снегу, несчетно раз поднимались на столбы. До долины – рукой подать. Всего десять пролетов. Дальше провода чистые, там ветер сдувает с них снег. Но из этих десяти пролетов два пустых. Не ждал Ерохин, что два обрыва, а увидел их, даже обрадовался: «Не подумает теперь Дерябин, что жму на него. Не ответит, почему, дескать, мне варить. Двоим работа поровну. Кто первый только?» – задал себе вопрос Ерохин и тут же распорядился:
– Первый обрыв варит Дерябин. Освобождайте провода, я пока к линии подключусь.
Ерохин видел, как утомлен Дерябин. Делал тот теперь все медленно не от того, что не хотел спешить, a от усталости. Руки его едва сжимали плоскогубцы, лапки блоков не хотели отчего-то захватывать провода, инструменты падали из рук. Прапорщик хотел помочь солдату, но сдерживал себя. Он несколько минут говорил с дежурным по отряду, а окончив разговор, неторопливо спустился вниз к солдатам. Дождался, пока они приварили вставку, потом приказал Жаковцеву:
– Давай, Илларионыч, второй пролет готовь к сварке. Тут Сергей Аксентич теперь сам управится. А при нужде, я подсоблю.
Не спешил, однако, помогать. Сказал только: «Не дави, не дави сильно на клещи», – и тут же обругал себя: «Ну, что суешься? Толковал же обо всем этом на занятии. Показывал». Молча стал смотреть сквозь темные очки на снежно-белый огонь термитной шашки. Удержался, не стал подсказывать Дерябину, когда тот с запозданием (термитная шашка почти уже догорала) начал сжимать провода клещами.
«Не получится шов», – определил Ерохин и не ошибся. Только лишь Дерябин ослабил блок, провода разлетелись.
Все пришлось повторить. И когда Дерябин, сделав новую вставку, полез на столб, Жаковцев уже закончил ремонт своего пролета и, вернувшись, попросил прапорщика:
– Разрешите, я сварю. Сергей пусть передохнет. На перевал подниматься еще.
Дерябин остановился. Он смотрел вниз и ждал, что скажет прапорщик. Солдат готов был сейчас же спуститься вниз, упасть в снег и лежать, забыть эти столбы, не держать ледяные провода, от которых коченеют руки, не видеть эти зубастые скалы, этот белый-белый снег и ослепительно-белый огонь термитных шашек – Дерябин даже затаил дыхание и мысленно молил прапорщика: «Разреши Геннадию! Разреши…»
– Нет, – ответил Ерохин. – Не стоит человека обижать. Получается, вроде он – никудышный.
Дерябин, пересиливая гневное разочарование и усталость, полез дальше, а Ерохин пошел к телефонному аппарату, чтобы, как только Дерябин сварит провода, проверить связь. Но прапорщик еще не дошел да аппарата, как тот резко и длинно зазвонил. Ерохин побежал.
– Слушаю! – схватив трубку, выпалил он и тут же ответил: – Ясно. Так точно! – Крикнул Дерябину: – Начальник отряда срочно связь требует. У соседа граница нарушена.
– Понятно, – ответил Дерябин, который уже натянул провода и готовился паять.
Словно ветром сдуло с солдата медлительность и будто подменили его. Движения Дерябина стали стремительными, однако неумелость его была заметна. Когда он зажег шашку и начал сжимать клещами провода слишком резко, прапорщик даже крикнул:
– Легче! Легче!
Поздно. Термитная шашка, будто взорванная изнутри, разлетелась на десятки сверкающих белизной кусочков, и те со змеиным шипом посыпались в снег.
– Клещи не отпускай! – крикнул Ерохин и взял трубку.
Линия жила. Как он и предположил, провода «схватились».
На столб полез сам, повторяя: «Держи, держи, Сергей Аксентич», – а когда закрепил к линии концы от телефона, взял из дрожащих от усталости рук Дерябина клещи. Приказал:
– Вниз. – Потом крикнул Жаковцеву: – Как разговор прекратят, доложи сразу.
Ерохин держал клещами провода, чтобы не нарушать едва скрепленный шов, Жаковцев слушал разговор на линии, а Дерябин, спустившийся вниз, так и остался стоять у столба. Не отстегнул даже цепь.
– Линия свободна, – доложил Жаковцев.
– Понятно, – ответил Ерохин и, сбросив рукавицы, принялся затачивать концы проводов.
Через минуту вспыхнула термитная шашка. Проверив крепость сварки, Ерохин крикнул Дерябину:
– Что, аника-воин, столб, как мать родную обхватил? Посторонись-ка, пусти меня на землю. – А когда спустился, сказал с ухмылкой: – Вот так, Сергей Аксентич, не в достатке своих-то силенок у тебя. А на вид – богатырь.
Не стал дожидаться ответа, знал: не вдруг, не сразу меняются у человека убеждения. Подошел к телефону, послушал и проговорил удовлетворенно:
– Вот и ладно.
Постоял минуту-другую расслабленно, потом, проворчав недовольно: «Кто их придумал, эти горы? Карабкайся теперь под самое небо», – начал укладывать инструменты в вещмешок. Поторопил и солдат:
– Поживей собирайтесь. Солнце на покой нацелилось.
Оно и в самом деле, казалось, спешило переплыть долину и укрыться поскорей за дальними вершинами. Косые его лучи словно простреливали ущелье и, коснувшись снега, рассыпались на сотни искр самых разных цветов и оттенков.
– Эх, расшалились перед закатом, – добродушно заметил Ерохин и позвал связистов: – Пошли.
Они медленно пошагали вверх по пробитой ими тропе, а их тени все вытягивались и вытягивались, обгоняя их; вот тени слились в одну длинную колышащуюся полосу, конец которой потерялся среди скал. Ерохин пошел побыстрей, но
