Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза
«Аллах! Аллах! Мехмет рессул Аллах!» В Цареграде епископы, монахи и священники ходили вокруг стен с крестным ходом, с дарами и со слезами пели: «Господи, помилуй!» При встречах все целовались, просили друг друга храбро сражаться за веру и Отечество. Император расставлял войска: 3 тысячи поставил у Романовских ворот, где начальствовал Джустиниани, 500 воинов – между стеной и Золотым Рогом, во Влахерне, 500 стрелков рассыпал по береговой линии, поместил небольшие караулы в башнях. Затем у него не оставалось ничего: на одного христианина приходилось 500 турок. Но и в этой малой горсти защитников не было согласия; особенно ненавидели друг друга два главных вождя: Джустиниани и адмирал Лука Нотара. Они поссорились даже перед приступом. Когда все было готово, Константин собрал защитников и сказал:
«Военачальники, правители, товарищи и вы, верные сограждане! Четыре священные имени да будут нам дороже всего, дороже самой жизни, а главное: вера, Отечество, император – помазанник Божий и, наконец, ваши дома, наши друзья и родные. Во время битвы закрывайте голову щитом; в правой руке держите всегда меч наготове. Шишаки, латы и железные рубашки дают нам надежную защиту. У неприятеля их нет; он к ним непривычен. Еще не забывайте, что вы будете стоять за стеной, а она открыта. Потому, друзья, не отчаивайтесь и помните, что не всегда побеждает тот, у кого больше силы». Обращаясь к венецианцам, император сказал: «Этот город был и вашим городом. Оставайтесь же и в это трудное время верными союзниками и братьями». То же сказал Константин и генуэзцам. Потом он обратился ко всем вместе с такими словами:
«В ваши руки передаю мой скипетр – вот он! Сохраняйте его!
На небе вас ждет лучезарная корона, а здесь, на земле, останется о вас славная и вечная память!» Когда император сказал это, раздался единодушный крик: «Умрем за веру и отчизну!»
Греки почувствовали силу, они думали теперь уже не о детях, женах или имуществе, а о той славной смерти, которую готовились принять. Император отправился в храм Св. Софии и после усердной молитвы приобщился к Св. Тайне. За ним пошли многие другие, так продолжалось всю ночь. Из церкви император поехал во дворец, где собрались самые близкие ему люди. Когда он попросил у них прощения, послышался тихий плач, раздались громкие рыдания. Отсюда император поехал верхом вдоль городских стен осматривать стражу. Все ворота были закрыты. Когда он подъехал к Харсийским воротам, пропели первые петухи. Император взошел на башню и услышал под ней шум, голоса – это были турки. Они готовились на приступ. Пропел второй петух, турки без всякого сигнала бросились в ров, потом полезли на стены. Для Цареграда, вековой столицы восточных христиан, настала последняя минута.
Магомет послал вперед новобранцев с тем, чтобы они утомили осажденных. Но греки их отбили и даже захватили несколько осадных машин. С рассветом двинулись все силы. Заиграли трубы и рожки, огласили воздух тимпаны; со всех батарей и судов открылась пальба. Приступ продолжался два часа, христиане, видимо, одерживали верх: уже корабли отодвинулись от берега, уже пехота стала отступать для отдыха. Но сзади стояли янычары. Своими длинными ятаганами они рубили беглецов и гнали их снова на приступ. Турки злобно полезли на стены, становились друг другу на плечи, цеплялись за камни – греки не только их отбили, но сделали еще вылазку. Император громко объявил победу. Между тем одна из стрел, пущенных на удачу, ранила Джустиниани в ногу. Он ничего не сказал, никому не поручил свой пост и ушел на перевязку. Удаление начальника в такую важную минуту смутило подчиненных. К нему бросился сам император: Джустиниани, ничего не слушая, сел в лодку и переехал в Галату. Янычары тотчас заметили, что на стене сумятица. Один рослый янычар, по имени Гассан, поднял над головой щит и, размахивая ятаганом, с 30 товарищами бросился к стене. Греки встретили их камнями и стрелами: половину храбрецов истребили, но Гассан все-таки взошел на стену. Новые толпы янычар удержали это место за собой и успели выкинуть на башнях свое знамя. Император с Феофилом Палеологом и Францем Толедой бросился к Романовским воротам, чтобы удерживать здесь турок, но прочие вожди побросали свои места, спасаясь кто куда мог; критские стрелки сели на корабль и отплыли от берега. Многие ворота остались совсем без защиты; турки свободно врывались толпами. Узнав об этом, император увидел, что все потеряно. С отчаянием в душе он искал лишь смерти. «Неужели не осталось ни одного христианина, который бы отрубил мне голову?» – спрашивал он, кидаясь во все стороны. Это были его последние слова. В ту же минуту ему нанесли два смертельных удара, и он упал на кучу трупов, неузнанный врагами. Это было около 6 часов утра. Штурм закончился, началось кровопролитие на улицах, грабеж имущества, убийства женщин и детей.
Все, кто только мог, бросились в храм Св. Софии. У христиан сохранилось предание, что в случае, если турки возьмут Цареград, то с неба сойдет Ангел Божий, подаст меч одному хилому и бедному человеку и скажет: «Возьми этот меч и защити Божий народ!». Но турки, ворвавшись в храм, беспрепятственно перевязали всех до единого: госпожу вязали со служанкой, раба – с его господином, архимандрита приковали к служке. Кто сопротивлялся, того били без всякой пощады. Связав пленников, турок отводил их в скрытое место, возвращался и снова принимался за ту же работу. На берегу Золотого Рога было то же самое: турки крутили назад руки и тащили христиан, старцев убивали на месте, младенцев кидали в воду. Напрасно женщины протягивали с воплем руки, умоляя моряков взять их на суда, моряки старались скрыться в поспешном бегстве. Спасения не было; никто не мог уйти от ярости солдат. К полудню весь Цареград был в руках турок. Жителей вывели за городские стены и как стадо баранов загнали между рогаток. Царственный город был страшен; во многих местах не видно было земли под множеством трупов; раздавались крики матерей и девиц. Турки все еще таскали их за косы из церквей. У церковных дверей они топтали ногами священные дары, сосуды, образа; в других местах образа служили вместо столов. Лошади стояли, прикрытые священными одеждами, а всадники бражничали в алтарях, сидя на поруганных престолах. Не было ни одного места, которое оставалось
