Багдан Сушинский - Путь воина
— Вы сказали, что следит именно королева, а не король?
Коронный Карлик устало взглянул на Гяура как на поднадоевшего собеседника и с той же усталостью подтвердил.
— Да, я сказал «королева»… А также люди, которые стоят за ней. Ну, еще тот претендент, что, по воле Марии Гонзаги, осчастливит своей головой польскую корону, которая, по существу, будет оставаться на голове нынешней королевы…
— Продолжайте, продолжайте, — взбодрил Вуйцеховского генерал. — Самое время полностью раскрывать карты.
— Не исключено, что вам, князь, прославленному воину, герою Франции, придется стать одним из полковников — уж извините, генеральского чина в казачестве не существует — армии Хмельницкого. Да-да, не удивляйтесь, может сложиться и такая ситуация. Мы же, со своей стороны, постараемся сделать все возможное, чтобы под вашим крылом собиралось как можно больше верных нам людей. В том числе и часть тех казаков, что вскоре вернутся из Франции. После чего вдруг окажется, что Хмельницкий не такой уж великий стратег и вождь. И вообще может ли оставаться гетманом человек, продавшийся королю — к тому времени уже покойному — и создававший повстанческую казачью армию на приданое королевы? Словом, у нас появится сто способов убрать его, расчистив, таким образом, путь к гетманской булаве — вначале всего лишь к гетманской булаве — для вас, господин генерал. Потомка Рюриковичей.
— И вы явились сюда, чтобы предлагать мне эту гнусность? — побагровел князь. — Вы осмелились явиться сюда — медленно поднимался он из-за стола.
— Успокойтесь, князь, я еще не договорил, — хладнокровно осадил его Коронный Карлик. — Что вас так поразило? — спросил он, когда Гяур опять сел и немного успокоился. — Что король меняет командующего, желая поставить на его место более молодого, верного ему? Как же вы собираетесь стать государственным мужем, если такое обыденное решение вызывает у вас приступы гнева? Вы, конечно, можете крушить кулаками этот стол. Хвататься за саблю. Угрожать мне. Найдется ли в Варшаве хотя бы один человек, который не осмелился бы угрожать мне?
— Меньше всего меня интересует сейчас ваша персона, — незло огрызнулся князь.
— В таком случае нужно просто взять и спокойно поразмыслить, что вокруг вас происходит. Хмельницкий проявил достаточно непорядочности для того, чтобы ему приказали: «К ноге!» и отвели то место в королевстве, которое он заслуживает. Вы же заслуживаете другой участи — того, чтобы стать во главе армии. Вспомните хотя бы молодого полководца принца де Конде.
— Я хорошо знаком с принцем де Конде. Как, впрочем, и с кардиналом Мазарини. И вообще постарайтесь обходиться без примеров, — проворчал Гяур.
— Мне тоже показалось, что с принцем де Конде вы по-особому дружны, — не обращал Вуйцеховский внимания на реакцию Гяура. — Поймите, это немаловажно. Речь ведь идет о Франции. Так вот, получив под свое командование целую армию — украинскую, казачью армию, армию русичей… Разве станете вы после этого долго решать: идти вам на Дунай или снова повременить? Сколько казачьих атаманов и гетманов штурмовали турецкие крепости по Дунаю, не имея и десятой части тех войск, которые будете иметь вы! Не имея поддержки польского короля. Его войск, его артиллерии. Разве это не путь к той цели, которую вы избрали, заметьте, не по моему совету, и которая стала целью всей вашей жизни? Подумайте, господин генерал, подумайте…
36
«Прусские драгуны» полковника Кричевского расположились на степной возвышенности, окаймленной небольшим кустарником и кленовым редколесьем. Одни уже крепко спали в наспех расставленных шатрах, другие вполголоса балагурили у костров, третьи блаженствовали в вытянутых на берег челнах, все еще покачиваясь во сне на весенней днепровской волне.
В течение того времени, когда реестровики разбивали лагерь, полковник Ганжа со своей сотней таился в ближайшем леске, стараясь не выдавать себя. Впрочем, один раз он все-таки выдал себя, завязав переговоры с разъездом драгун. Но эти люди знали, что их полковник, втайне от Барабаша, отправился к Хмельницкому, поэтому выдавать повстанцев не собирались.
Полковнику не терпелось немедленно ринуться к реестровикам и попытаться склонить их на сторону восставших. Но он понимал, что перейти на сторону его сотни полк решится только в том случае, когда будет уверен, что ее командир уже договорился об условиях объединения с Хмельницким.
— Что-то вы спешите, не поспешая, полковники-атаманы. С чего бы это, — грубовато поинтересовался он, дождавшись наконец появления гетмана и Кричевского. — Нужно сразу же идти в лагерь, пока драгуны не уснули так, что потом придется поднимать их орудиями.
Хмельницкий и Кричевский переглянулись, мысленно решая, кому из них идти и с чего начинать.
— Два твоих разъезда, Кричевский, уже в моей сотне, — молвил гетман, — так что не обессудь. Понимаю, что путь к твоему лагерю открыт, однако не хотелось бы нападать сейчас на своих, на казаков, да к тому же — сонных.
— Неправедное это дело — когда казак рубит казака, — признал полковник реестра.
— Наверное, я сам войду в лагерь и поговорю с твоими «прусскими драгунами», — молвил Хмельницкий.
— Слишком уж рискованно. Рядом — офицеры Барабаша и верная ему охранная сотня, — возразил Кричевский. — К тому же неизвестно, как поведет себя часть моего полка. Не будем забывать, что в нем пять прусских офицеров и еще сорок настоящих прусских драгун, которым переходить к повстанцам не резон, не в их это правилах. Эти всегда верны тому, кто их нанимал, и служат тому, кто платит.
— Все наемничество на этом постулате держится, — признал гетман.
— Это мои воины, и говорить с ними следует мне. Главное, что ты, гетман, здесь, и словом чести гарантируешь, что повстанцы не станут мстить им.
— Ты тоже не торопись, Кричевский, — осадил его Ганжа. — Оратор из тебя, как из меня римский император. А в таких случаях говорить следует пергаментно… Вы осторожно приближайтесь к лагерю, а говорить с драгунами стану я, Ганжа. Эй, Савур, ангел смерти, где ты там?!
— Здесь, полковник, — отделился сотник от группы офицеров, следовавших за гетманом.
— Идешь со мной. Возле тебя, ангела смерти, мне как-то спокойнее. Не спеша двигайся к лагерю, гетман. Пока придешь, он уже будет нашим. За мной, воинство Христа и Сечи!
«А в-от и клич твоей армии, — решил Хмельницкий, мысленно повторив: «За мной, воинство Христа и Сечи!». — Сказано-то как — и по-воински, и по-христиански». В лагере драгун нападения не ожидали, а всадников, что появились поблизости, у догоравших, погружающихся в полуночную дрему костров, приняли за свой разъезд.
