Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
Несколько дней парень пролежал в беспамятстве. Что-то кричал в бреду и если бы не помощь и подсказки нашего врача Николая Ивановича и сестры милосердия Софьи, то я бы вряд ли его выходил. Наконец он пришёл в себя и достаточно быстро пошёл на поправку. Выяснилось, что у него красивое, но труднопроизносимое для моего языка имя – Нтсвана. Без особых раздумий и стеснения он, в одно мгновение, был окрещён Ванькою. Ну уж очень ему шло это имя. Серьёзно! Думаю, плохо от этого никому не стало, а „Ванька“ так вообще был несказанно рад. По этому поводу он что-то спел и сплясал. Долго пробовал своё имя на вкус, разбивая его на две части: „Вань“ и „Ка“. В конце концов остановился на варианте с ударением на последнее „а“. ВанькА! Гордо и зычно. А когда он узнал о собственной свободе, то изъявление радости в форме вакхического танцо-ора, танцо-крика (а по-другому это не описать) пришлось срочно прекращать, иначе бы праздник перекинулся на следующий день, а может быть, и ночь. Я к такому обилию радости оказался не готов. Из мимической драмы, показанной им, я выяснил, что старый хозяин плохой, а вот новый – ребята, вы просто закачаетесь. Если честно, то был польщён и обескуражен. Обескуражен – званием „новый хозяин“, а польщён тем, что меня всё-таки считают хорошим хозяином. Уже не так скверно жить на свете.
Мои попытки объяснить ему, что он свободен и может возвращаться к своим землякам и соплеменникам, растворились в воздухе под его любопытным взглядом. Я плохо знаю немецкий, который близок к голландскому, так что наше словесное общение пока застопорилось на уровне – „моя твоя не понимает“. Но есть же язык жестов! Да и лицо у него живое и смышлёное. Он очень быстро и очень похоже показывает всех окружающих. Особенно хорошо и похоже у него получается один врач из русского госпиталя – Николай Иванович Кусков. Тощий негритёнок точно показывает, как ходит толстяк, широко расставляя ноги, и как, прежде чем что-то сказать, перехватывает воздух! Теперь усилием воли убираю с лица глупую улыбку, когда случайно пересекаюсь с хирургом.
Так что у меня теперь есть такой ординарец. Правда, пока он окончательно не выздоровеет, поручать ему особо нечего. Да и не всё он понимает, а я – не всё могу объяснить. Пока нас разделяет языковой барьер, прогнать я его не могу, надо внятно ему объяснить „что“, „как“ и „почему“. Да и привязался я к нему. Пока затишье в боях и у меня не так много работы, открыл „школу“. Я его учу русскому, он меня – своему. Любопытно, так много согласных подряд. Мне трудно оценить, насколько он хорош в бурском, но с русским – пока большие проблемы. Вот так и живём. Кстати, я принял решение, что его беру на работу. Буду платить ему три целковых в месяц, как в армии. Ординарец всё-таки!
Как родной город? Как ты? Появлялся ли Краснов? Если появится, извинись за меня, что пишу крайне редко и мало. Передавай привет. А я ему обязательно напишу.
С уважением и любовью, твой сын, Леонид Фирсанов».
– Как говорится: час от часу не легче, – такой репликой встретил Луис Бота сообщение, что в армии Великобритании произошла смена командующего. – И кто же к нам теперь едет?
– Федерик Слей Робертс. Он же Первый граф Робертс Кандагарский, – докладывал адъютант своему генералу.
– Это тот самый?
– Тот самый, который 1 сентября 1880 года победил афганского эмира Айюб-хана.
– Ты смотри, как интересно! У нас появился серьёзный противник, а не тупоголовые болваны. Зауважали. Это обязывает. Уже боюсь и трепещу, – стал по-мальчишески ёрничать Луис. – Но, надеюсь, это не все плохие новости?
– Вы удивительно прозорливы, господин генерал.
– Выкладывайте.
– До конца апреля английский контингент вырастет до четырёхсот – четырёхсот пятидесяти тысяч штыков.
– С таким количеством солдат они смогут сидеть под каждым кустом. От красного у нас будет просто рябить в глазах.
– Не будет.
– Почему же?
– Солдаты перебрасываются из Индии и Афганистана и будут в форме хаки.
– Хаки… Хаки. Хаки? – пробовал на вкус слово молодой генерал. – Почему этого следует бояться?
– В переводе с хинди означает «пыльный», в переводе с персидского – «земляного цвета».
– А вот это плохо, – серьёзно загрустил генерал.
Адъютанту нравилось служить у такого полководца, ему нравилась эта работа. Как ни крути, но часть славы боевого генерала ровным слоем ложилась и на него. А он, не скрывая удовольствия, с воодушевлением купался в отсвете лучей героического флёра, окружавшего тридцатисемилетнего военачальника. С таким командиром не запятнаешь себя позором, а вот преференции могут быть большими. Раз судьба вознесла его так высоко, то он старался изо всех сил. Делал много, спрашивал мало и пытался предугадать направление мыслей начальника, чтобы, как фокусник из рукава, вовремя достать необходимое. Правда, пока это не всегда удавалось, но он же только в начале своего пути!
– Форма землистого цвета, – продолжал молодой карьерист, – появилась в Индийских формированиях, состоявших исключительно из местного населения и занимавшихся разведывательно-диверсионной деятельностью. Солдаты, одетые в такую форму, практически растворяются на местности. И ещё…
– Что именно?
– Они приступили к использованию бездымного пороха. Он мощнее. – Адъютант старался вовсю.
– А вот это… действительно… очень плохая новость. – Генерал понимал, что храбрость войска и личное мужество буров позволят выиграть бой, но не сражение. Рано или поздно британские новшества скажутся, а их нерегулярная армия в один момент выдохнется.
Луис Бота смотрел, как адъютант старается ловить его, Боты, мысли и желания. «С одной стороны похвально, а с другой стороны – ой как опасно! Можно раствориться и перестать быть самим собой». Но ему льстило, что парень взял его за образец для подражания. Даже усы отпустил, и так же их поглаживает. Глядя на вздрагивающие от усердия розовые уши адъютанта, он вспомнил себя двадцатидвухлетним.
Он был тринадцатым следствием вихреподобной любви весёлого француза Луиса Боты, ставшего с момента появления последнего ребёнка – «Луисом Ботой-старшим». На чём держался союз известного на всю округу весельчака, балагура, любителя вина и юбок с набожной, строгой голландкой Соломиной Адрианой ван Роойен – было неразрешимой загадкой для всех соседей и домочадцев. Подвыпившего отца ждали извечные вопли чопорной жены, которые иногда перерастали в побои. Если получалось увернуться, он сгребал жену в охапку и тащил на сеновал. Если манёвр из-за опьянения не удавался, то его настигали скалка или вожжи. Дождавшись исчезновения домашней фурии,
