Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
Британия мгновенно открестилась от своего лучшего человека, назвав его «безрассудным авантюристом». Вдобавок Родсу пришлось уйти с поста премьер-министра Капской колонии. Но хорошо, что есть такой человек, как Джозеф Чемберлен. Он нашёл ловкий способ придраться к этим тупым бурам. Скоро прибудет новое подкрепления из Индии и c острова и новое изобретение военных химиков – бездымный порох… Вот тогда и посмотрим, кто прав, а кто виноват, что на вашей земле так много золота и алмазов.
С этими счастливыми мыслями Сесиль Джон Родс прикрыл глаза. Старый Том подхватил почти пустой бокал, укрыл хозяина пледом и на цыпочках ушёл в комнату. Он на своей шкуре знал (это действительность, а не оборот речи), что станет с тем, кто осмелится нарушить сон хозяина и прервать его сладкие мечты. Но если напрячь слух, то становилось слышно, как в стрекотание цикад в вечернем воздухе вплетается басовитый гул вращения маховичка, раскрученного Родсом когда-то в детстве.
Апрель – май 1900 года. Претория и окрестности
«Здравствуй, дорогой отец! Сразу довожу до твоего сведения, что у меня всё хорошо. Куда не надо – я не лезу. Только – „глазками, глазками…“. Как в детстве. Так что жив и здоров. Если ты пролистываешь „Невский экспресс“, то, может быть, пробегаешь и мои заметки. Если читаешь, то будь любезен, в следующем письме пришли свои замечания по содержанию и стилю. Заранее благодарен.
Здесь солнце южное и по названию, и по содержанию. Южней разве что в Антарктиде. И жарит это солнце на полную катушку всё отведённое ему время. Раскаляя землю и воздух. Как в духовке. И опять же это не „фигура речи“. Под этим солнцем я стал темно-коричневого цвета. Мне нравится называть его шоколадным. „Шоколадный Лео“. Так меня тут и зовут – Лео. Никогда не думал, что у меня длинное имя. Или они все такие ленивые? Имя греческое, вроде бы должны легко его переваривать, а тут… Лео. Даже русские тянутся в этом смысле за местными. Если бы я побрил голову, мог бы с лёгкостью затеряться среди аборигенов тсвана, нгони, ндебели и свази. Но я отпустил усы и бороду, а они пшеничного цвета и сильно выгорают на солнце, так что этот номер не пройдёт.
Зато я приобрёл привычку вставать на рассвете и смотреть, как оживает местная природа. Угольную черноту небосвода оттеняет свет ярких звёзд, причудливо рассыпанных на небе. Здесь кажется, что их можно снять рукой. Прекрасно виден хвост Млечного Пути и совершенно не возникает вопросов, отчего он получил от древних греков такое название. Словно неосторожная хозяйка пролила молоко на тёмный бархат ночи.
И вдруг появляется зелёная полоска, которая тонкой бритвой взрезает темноту ночи. Зелёное стремительно расширяется, вытягивая наверх розовое; и вот уже предрассветная полоска стремительно заполняет собой всё небо. Оживают птицы. Большинства из них я не знаю. Иногда мелькнёт между ветвей знакомый, горбоносый профиль какого-нибудь разоряющегося попугая, причитания которого обязательно кто-то, да подхватывает. Потом просыпаются обезьяны. Кто такие и как звать, естественно, сказать не могу. И вот уже гомонят все. До полуденной жары надо успеть наговориться, поесть и привести себя в порядок.
Природа сочная, яркая, бурлящая. Но и её после полудня изматывает солнце, окуная в собственное, всё расплавляющее марево. Все затихает. Потом вспышка активности перед закатом – и ночь. Тогда, словно просочившиеся тени из Аида, появляется сонм ночных хищников. Вот с кем бы встречаться я точно не рекомендовал. Ни зверю, ни человеку.
От окружающей природы буры переняли только одно – ленивое ничегонеделание в самое пекло. Отчего их армия, как огромный сытый удав, застыла на первом же повороте. А дети туманного Альбиона до сих пор в растерянности – вопреки всем законам здравого смысла их чувствительно колотят. И кто? Тупые фермеры! От этого в военных действиях возникла необъяснимая пауза – замешанная на лени одних и недоумении других. Буры теряют темп, а британцы, поскрипев мозгами, обязательно этим воспользуются. Ещё вспомнят буры мои слова.
Судя по затишью, британцы зализывают раны и готовятся к наступлению. И что будут делать мои любимые буры, я не знаю. Часть воинства засобиралось домой, и ничто не может их остановить. Какая свобода? Какие военные действия, вы говорите? Мне пора сажать и собирать! И никто, слышите, никто не может мне в этом помешать. И ведь никто не мешает… Вот только зачем гибнут и сражаются за них добровольцы из самых разных стран? Я тоже не понимаю. И ведь не мелочь медную предлагают, а самым святым, что имеют, расплачиваются – жизнями своими.
Днями стал свидетелем неприятного эпизода. Кроме многочисленной семьи хозяев обычно сопровождают чернокожие слуги, которые находятся в совершенно бесправном положении. Видел, как один бур, в белой апостольской бороде до пояса, избивал своего слугу. Без азарта, но сильно. И дошёл в этом деле до полного исступления, а пятнадцатилетний паренёк, бездыханным комком, уже не реагируя на удары, застыл в красной пыли. Бур бил без какой-то особой злобы, но методично и старательно. Так рубят дрова, выбивают ковры, копают канавы. Смахивал выступивший пот и невозмутимо продолжал дальше.
Я попытался остановить апостола. Но едва не получил плетью по спине. Спасла подготовка. Старик замахивался и, всякий раз, плётка свистела в пустоте. От этого он устал гораздо больше, чем от экзекуции над слугой. Приспело время для переговоров. Выяснилось – слуга перевернул котёл с обедом для семьи. „Случайно?“ – спросил я. „Конечно! Если бы намеренно, пристрелил бы. Без сожаления!“ Но запасы продовольствия есть, и они не последние. „Плохой слуга обязан получать взбучку, если сдохнет – переживать не станет никто“, – с библейским спокойствием объяснил апостол и посоветовал впредь не вмешиваться. Я всё же решил поднять парня, но, едва протянул к лежащему руку, старый бур вскинул ружьё. Половину его лица перекрыл чёрный зев винтовки. „Не прикасайся к моей собственности без моего разрешения!“ – объяснили тупоголовому мне. Тогда за русский серебряный целковый я „выкупил“ юношу. Бур куснул монету, запихнул в карман и ушёл, довольный сделкой. Даже, может
