Бернард Корнуэлл - Враг стрелка Шарпа
Полковник кивнул на Дюко:
– Они все слеплены из одного теста. Готовы найти врага под собственной подушкой. Сегодня для нас – Рождество, а для него – 5-е Нивоза, 20-го года, и ему плевать на указ императора, отменяющий революционный календарь. Для нас – служба, для него – Служение.
– Зачем вы его привели?
– Думаете, у меня был выбор? Он сам решает, куда идти и с кем говорить.
Шарп пристально вгляделся в Дюко. Маленький майор оскалился, его зубы были красны от пунша.
Дюбретон приказал плеснуть Шарпу вина:
– Завтра выступаете?
– Зависит от настроения сэра Огастеса. Он верховодит.
– Серьёзно? – Дюбретон поднял брови, и в то же мгновенье скрипнули двери, – О! Наши дамы!
После непродолжительного ритуала знакомства, церемонного целования ручек и прочих учтивых расшаркиваний Дюбретон приступил к рассадке приглашённых. Сэра Огастеса он усадил рядом с собой, посередине стола лицом к двери. Дюко незамедлительно занял стул с другой стороны от Фартингдейла. Дюбретон заметил тоскливый взор англичанина, направленный на Жозефину:
– Ну же, сэр Огастес. Нам так много надо с вами обсудить. У вас с леди Фартингдейл впереди целая жизнь, тогда как мы имеем в распоряжении всего пару часов вашего драгоценного времени.
Широким жестом француз указал на португалку:
– Могу я просить вас сесть напротив мужа, леди Фартингдейл? Дверь тщательно занавешена, а широкие плечи майора Шарпа защитят вас от случайного сквозняка.
Французы вертели сэром Огастесом, как хотели. Отсадив Жозефину, они лишили Фартингдейла шанса увильнуть от неприятного вопроса, отвлёкшись на даму сердца. Дюбретон подсыпал соли на раны англичанина, отведя собственной супруге стул слева от себя. Выражение лица сэра Огастеса было несчастным и затравленным. Наблюдая за ним, Шарп недоумевал. Как мужчина может испытывать почти физическую боль оттого, что его шлюшку отделяют от него два метра.
Мадам Дюбретон улыбнулась Шарпу:
– Впервые, майор, мы встречаемся с вами в мирной обстановке.
– Да уж, мадам.
– Последний раз, когда я видела майора Шарпа, – она повысила голос, чтобы её слышали все присутствующие, – он был в крови от макушки до пят, с мечом в руке. Картина устрашающая.
– Я приношу свои извинения за это, мадам.
– Что вы, что вы, майор! Лучшего мы в то мгновенье и пожелать не могли!
– Ваша находчивость, мадам, и ваш Александр Поуп избавили нас от главной головной боли. Мы понятия не имели, где вас прячут.
Горькие складки у её рта разгладились, пропала бледность, мадам Дюбретон словно помолодела лет на десять. Она и её муж лучились счастьем обретения друг друга.
– Я всегда повторяла, что поэзия когда-нибудь мне пригодится. Александр вечно подшучивал надо мной.
Упоминание его второго имени смутило Дюбретона, но беседе пришёл конец, ибо принесли суп.
Первая ложка вызвала в Шарпе бурю эмоций. Сказать, что суп был вкусен, значит, не сказать ничего. У Шарпа зародилось подозрение, что вторая ложка супа просто не может быть столь же восхитительна, но она была!
Дюбретон довольно поинтересовался:
– Ну, как?
– Выше всяких похвал!
– Каштаны. Рецепт незамысловат: немного овощного бульона, каштаны, масло и петрушка. Самое сложное в приготовлении – чистка каштанов, но у нас достаточно пленников. Вуаля!
– Каштаны с петрушкой и всё?
Драгунский капитан проворчал, что в супе не хватает сливок. Его высказывание покоробило немца-улана, заявившего, мол, горе-кашевару, портящему суп сливками, он, немец-улан, не доверил бы и яиц сварить! Капитан фузилёров припомнил, как варить яйца «в мешочек», а Гарри Прайс пел дифирамбы «томми», английским блинчикам, для готовки которых требовались лишь мука и вода. Для записи «элементарного», как он говорил, рецепта лейтенанту всё равно понадобилось несколько минут. Сэр Огастес ни к селу, ни к городу рассказал, как он удивился, узнав, что португальцы в еду пускают ботву репы, а не корнеплод. Жозефина, обуреваемая обидой за сограждан, парировала: материальная пища английских еретиков столь же груба, сколь духовное их окормление. Под перепалку Шарп не заметил, как опустела его тарелка.
Чья-то нога коснулась майора под столом. Он повернулся влево. Жозефина болтала с соседом-драгуном. Француз низко-низко наклонился к тарелке, жадно ныряя взором в глубокое декольте португалки. Идя сюда, Жозефина надела новое платье с модным вырезом. Должно быть, его привёз с собой сэр Огастес, метавший взгляды-молнии попеременно то в Шарпа, то в бесстыдника-драгуна. Прикосновение повторилось. Жозефина обратилась к Шарпу:
– Вам нравится, майор?
– Восхитительно.
Вестовой налил Шарпу вина. Ногти у парня были обломаны об огниво и черны от пороха.
Сэр Огастес подался вперёд:
– Дорогая?
– Что, Огастес?
– Ты не простудишься? Может, принести шаль?
– Не нужно, дорогой.
Португалка улыбнулась Фартингдейлу, незаметно водя изящной ступнёй по лодыжке Шарпа. Дверь кухни распахнулась, и оттуда рысцой выбежали ординарцы, неся подносы, уставленные пышущими жаром мисками. Дюбретон хлопнул в ладоши:
– Ешьте быстро. Чем горячее, тем вкуснее!
Тарелка, накрывавшая миску, обожгла Шарпу пальцы. Внутри на поджаренном хлебце сидела птичья тушка, запечённая до коричнево-хрустящей корочки.
– Майор, ешьте!
Ножка Жозефины не унималась. Шарп оторвал волоконце мяса и отправил в рот. Нежное, оно таяло на языке. Суп был пределом мечтаний гурмана, птичка превосходила все мыслимые пределы.
Дюбретон спросил:
– Неплохо, а?
– У меня нет слов!
Жозефина искоса поглядывала на майора. Трепещущее пламя свечей придавало её красоте некую обольстительную загадочность, которую тянуло непременно разгадать любому из сидящих за столом мужчин. Ножка надавила, причиняя боль:
– Вам, правда, нравится, майор?
– Правда, правда.
Шарп чуть отстранился под столом и полюбопытствовал:
– Куропатка, полковник?
– Да. – ответил Дюбретон, жуя, – Шпигуете её маслом, солью, перцем и оборачиваете виноградными листьями со свиным салом. Никаких изысков!
Сэр Огастес оживился:
– Лучше – копченую грудинку, полковник. Не сало, а грудинку. Так готовила моя матушка.
Жозефина подцепила ногу Шарпа и подтянула к себе. Вестовой наполнил стакан соседа португалки, и она, как бы давая солдату место, придвинулась к майору.
– Грудинка? – Дюбретон отложил обсосанную косточку, – Мой дорогой сэр Огастес, копчёная грудинка отобьёт вкус и запах птицы! Кроме того, она же пригорает!
Француз шутливо погрозил пальцем Жозефине:
– Отучайте его от этих глупостей, леди! Ничего, кроме сала!
