Приказано молчать - Геннадий Андреевич Ананьев
– Французы говорят: «Хорошо поспать – все равно, что хорошо пообедать».
«А какой черт тебя поднял, спал бы себе?» – подумал Левадов, а вслух сказал:
– Я как раз пошел самовар ставить. Зашумел, вот и разбудил.
– Ничего. А чаек – это хорошо. Я полежу, пока закипит.
Левадов внес в комнату кипящей самовар, и, не торопясь, начал приносить из кухни и ставить на стол чашки, хлеб, мясо, сахар.
– Жена за ягодами ушла. Вдвоем похозяйничаем. Вот соленые грибки. К ним бы – того… Да нет! Как медведи живем, за двадцать километров жилья вокруг нет.
Гость не дождался, пока хозяин принесет вилки и ложки, сел и потянулся к хлебу.
– Проголодался, – пояснил он, когда Левадов вышел из кухни.
– Ешьте, голод – не тетка, – улыбнулся в ответ Левадов, а про себя подумал: «Кору бы тебе грызть, а не грибы с мясом».
Когда, наевшись, гость принялся за чай, то снова стал рассказывать о том, как заблудился. Как бы между прочим принялся расспрашивать, как лучше пройти к дороге и где застава. Сергей Георгиевич рассказывал нарочно непонятно. Гость переспрашивал. Тогда Левадов принес карандаш и кусок старой газеты и начал рисовать тропу, горы. Так ничего и не объяснив толком, Левадов предложил:
– Девайте я вас провожу. Теков постреляем. Места я знаю. Давно не охотился. Вот сейчас заряжу патронов десяток – и двинем.
– Зачем беспокоиться? Найду как-нибудь. Немного понял. Прямо по тропе…
Охотник встал, и в это время до них долетел звук скачущих коней.
– Сообщил на заставу, собака! Пристрелю! Дешево не возьмешь!
Нарушитель кинулся к ружью.
– Руки вверх! – громко крикнул Левадов, схватив ружье и взведя курок. – Пустые твои стволы.
Они стояли в двух шагах друг от друга, один – широкоплечий, другой – маленький, щуплый. Глаза их с ненавистью смотрели друг на друга. Топот скачущих лошадей приближался.
Левадов, не спуская глаз с нарушителя, отступил еще на несколько шагов, чтобы тот не смог в прыжке схватить стволы:
– Не шевелись! Застрелю!
Еще минута напряженного молчания. Уже слышно, как спрыгивают с коней пограничники. Нарушитель шагнул к Левадову, и тот еще раз крикнул:
– Не шевелись!
Еще миг, и Левадов спустил бы курок, но дверь распахнулась – в дверях стоял начальник заставы.
– Спасибо! Молодец! – пожал руку Левадову офицер, когда пограничники связали нарушителя.
– Да что уж там… Положено. Недалече ведь она – граница.
Мария подошла к мужу и прижалась к нему. Сергей Георгиевич улыбнулся и погладил ее по голове:
– Какая ты у меня, Маня!
Евгей
Стояли морозные ночи. Выпавший несколько дней назад снег лежал пушистым белым ковром, и лишь на узкой утоптанной тропе он уже успел почернеть от подошв солдатских сапог; тропа эта пересекала небольшую рощу из невысоких сухих деревцев, полукольцом окружавших заставу, потом ровно, как натянутая веревка, тянулась несколько метров по степи и, будто упершись в непреодолимую преграду, разветвлялась вправо и влево и шла рядом с контрольно-следовой полоской. В нескольких метрах от этой полосы – граница, за ней – такая же ровная степь.
Солдаты и радовались тому, что выпал снег, и огорчались. Сухая каменная степь, где почти не растет никакой травы, только бегают ящерицы да прыгают мохнатые черные и желтые фаланги и где летом почти невозможно определить следы нарушителя – сейчас эта сухая степь стала вся следовой полосой; но вместе со снегом пришел мороз, сковал большое озеро, и оно теперь перестало быть препятствием для нарушителей; неприятным было и то, что в наряды солдатам приходилось надевать на себя всю, как они выражались, «арматуру»: и теплое белье, и две пары обмундирования, и куртку, а иной раз и шубу. Одежда эта затрудняла движение, а если приходилось долго лежать на снегу, то все же пропускала холод. И все же это были мелочи, на которые солдаты не особенно обращали внимание, главное было в том, что на снегу хорошо видны следы, поэтому все хотели, чтоб и как можно дольше не поднимался евгей, этот степной ураганный ветер, и не сдул снежный ковер.
Сегодня ночь была тихой и морозной, ветра, казалось, не будет.
До рассвета оставалось часа два, когда ефрейтор Федор Мыттев и рядовой Николай Сырецких проверили следовую полосу левого фланга. Прежде чем возвращаться на заставу, ефрейтор Мыттев решил, укрывшись за невысокие кустики чия, понаблюдать за местностью. Федор подал сигнал Николаю, и они легли недалеко друг от друга. Их белые маскировочные халаты слились со снегом. Для человека, который никогда не лежал морозной ночью на снегу, каждая минута показалась бы вечностью, но ефрейтор Мыттев служил на заставе третий год. И душные летние ночи, и надоедающие до отвращения затяжные осенние дожди, и морозное безмолвие – все это было для Федора Мыттева уже привычным; он научился, несмотря ни на какую погоду, ориентироваться во времени без часов.
Федора уважали солдаты заставы за силу и рассудительность. Федор по тридцать – сорок раз без отдыха подбрасывал и ловил двухпудовую гирю и, казалось, не испытывал никакого напряжения, только его скуластое лицо и широкий мясистый нос розовели. Он был молчалив, оценки давал людям категоричные: «Хороший мужик» или «Ай, пустой орех». Почему хороший и почему «пустой орех», никогда не пояснял.
Николай, как и многие солдаты, завидовал и силе Мыттева, и тому, с какой уверенностью действует он на границе, но ходить в наряд с ним не любил. Первый раз с ефрейтором Мыттевым Сырецких пошел на службу месяца два назад, вскоре после того, как прибыл на заставу с учебного пункта. Небо черное от туч, степь черная – чернота всюду, только если оглянешься назад, увидишь тусклый желтый квадрат. Это светится окно дежурного по заставе. Потом и этот квадрат исчез. Под ногами камни, лишь изредка вынырнут из темноты к самым ногам кустики чия, и земля станет мягче. Ефрейтор останавливался, поворачивался, говоря шепотом: «Смотри», – и совсем медленно двигался вперед, как будто потерял какую-нибудь маленькую вещицу и хочет ее найти.
Кусты чия растворялись в ночи – ефрейтор прибавлял шагу. Бесшумно шел, но быстро, вроде светил ему впереди маяк. Николай все ждал, когда ефрейтор остановится и объяснит, как он ориентируется в такой темноте на этой ровной местности, ждал, когда тот объяснит, почему он ищет следы только там, где растет чий, но Мыттев все шел и шел, тихо, будто плыл в этой безбрежной темноте. Николай тоже старался идти тихо, но нет-нет да и задевал носком камешек, а один раз даже споткнулся и чуть не упал. Мыттев повернулся и строго спросил:
– Ты что? Лось
