Жонглёр - Андрей Борисович Батуханов
– Да не так! Не так! – срываясь на фальцет, беззлобно заорал хирург Николай Иванович Кусков. – Что ж ты творишь, ирод косорукий!
И кинулся помогать местному чернокожему юноше, который успешно заваливал центральный столб госпитальной брезентовой палатки. На истошный крик вбежал санитар Василий Ерохин и предотвратил катастрофу. Местный мгновенно испарился. Ну, не было его тут совсем!
– Фу, Вася! Благодарствую! Спас – так спас. Мы только-только наладили столы, а тут…
– Что поделаешь, Николай Иванович, молодёжь. Местная. Не обученная, годная к нестроевой.
– А мы не на плацу. К нестроевой!.. Это не повод заваливать работу русского санитарного отряда! – ворча, остывал Кусков.
– Полностью с вами согласен! Доктор, ещё чего надобно?
– Да вроде пока нет, голубчик. Но ты будь поблизости. На всякий случай. Если опять молодёжь подведёт.
– Всё будет исполнено, – успокоил санитар врача и ушёл в «поблизости». Лучше быть «спасителем», нежели попасть под горячую руку ворчливого, но отходчивого хирурга.
Брезент был новенький, плотный и задорно хлопал на ветру. Из-за него всё помещение заполняли желтоватые сумерки, немного сужая пространство и тенями стирая грани. Казалось, что внутри госпиталя нет острых углов, которые могли поранить до боли, до крови. Резкий свет не станет резать глаза, а искусственный сумрак, возможно, и приглушит стоны. Всё округлится до тихого «О», вместо резкого «А». Вечная война: спокойствие «О» и исступление боли «А».
Как многие медики, Кусков не терпел беспорядка, честно и искренне не понимал, когда не исполнялись его указания. «Всё должно быть квадратиком», – любил приговаривать он. И заставлял неукоснительно следовать сестёр милосердия этим самым «квадратикам». Если микстуру было приписано пить после подъёма и перед отбоем – будьте любезны! Сказано по болюсу после приёма пищи – не извольте беспокоиться! Предписан вам постельный режим – милости просим возлежать аки брёвнышко. И никак иначе! Любое неисполнение больными врачебного предписания воспринимал как личное оскорбление. У больных не может быть мнения относительно своего состояния, поэтому сопротивление докторскому диктату – преступно!
Большой, грузный и шумный. С вьющейся, высоко взбитой шапкой волос, мягкими усами и шелковистой, принятой в медицинской среде, бородкой клинышком. На носу модное пенсне в тонкой металлической оправе. Редкие упрёки посторонних и частые уколы собственной совести Николай Иванович прятал за бликами стёкол. Или же снимал пенсне и смотрел на собеседника карими беззащитными волоокими глазами дальнозоркого человека. Любой скандал терял всякий смысл. Чем возразишь этой мировой скорби? Некогда чёрную пышную шевелюру обильно присыпала седина, что придавало ему в глазах слабого пола особый шарм. О чём он знал и бессовестно пользовался в женском обществе, не всегда успешно, но всегда весело и галантно.
В обычной жизни воюющий с углами столов и косяками дверей, бьющий чашки и склянки, роняющий ножи и вилки, но при этом педант и великолепный хирург. Операцию на лодыжке проводил за две минуты! Пулю из брюшной полости извлекал за полторы! Не любил ампутаций – «Кусков не режет на куски», но в отсутствие альтернативы проводил их почти мгновенно. В качестве анестезирующего средства частенько применял спирт, уважал этот продукт не только за его антидепрессивные и антисептические свойства. Серьёзно считал, что «ампёшечка» алкоголя безвредна, а в компаниях – так в любых количествах. Главное – уметь вовремя остановиться. Так что её можно и нужно повторять. Особенно вечером, особенно после тяжёлой операции, если санитары не вносили следующего.
Подходя к операционному столу, тщательно катал в руках шарик ваты, смоченный спиртом, подносил его к носу и жмурился, как кот на сметану. Перед разрезом он что-то шептал, а ведя скальпель – стонал, после чего творил чудеса своими сосископодобными пальцами. Швы были идеальны, никогда не расходились и почти не гноились в этой антисанитарной вакханалии. Количество выживших после этих пальцев было больше, чем тех, кто возносился на столе или с больничной койки. Доктор, постоянно сталкиваясь со смертью, оставался по-мальчишески влюблённым в жизнь.
Санитары вносили в госпитальную палатку лежаки, сестры выстраивали их максимально близко к друг другу, оставляя только место для прохода боком. Готовили операционные столы для него и второго врача Александра Карловича Эбергарта. Высокого, длинного, худого. Такого же прекрасного хирурга, как и Кусков, но молчаливого до замкнутости. Который для снятия стресса сосал мундштук красивой, и, судя по всему, очень старинной трубки. Чаша и чубук были украшены выпуклым рисунком какого-то замка. Когда они стояли рядом, то более походили на сошедшую со страниц учебника арифметики большую цифру 10. С длинной единицей и слегка приплюснутым гравитацией, оплывающим ноликом.
Новенькая сестра милосердия, хорошенькая Софья Изъединова, с дивными серыми глазами, косо уходящими к вискам, в дверях столкнулась с весёлым, но назойливым корреспондентом «Невского экспресса». От неожиданности девушка даже вскрикнула. Они уставились друг в друга взглядами и долго не могли разойтись. Фамилия молодого человека конечно же выпала у Кускова из головы. Газетчик пошёл на него, как баран на таран. Врач прикрылся ослепительной улыбкой.
– Наши читатели хотят знать, уважаемый Николай Иванович…
– Голубчик, позже, обрадуете ваших читателей, если позволит совесть, появляйтесь здесь завтра вечером, когда закончится наступление. А лучше приходите послезавтра, когда мы с коллегой выспимся. А до этого нам всем некогда. Можем невзначай и скальпелем задеть. – Он с радостью заметил, как расширились у газетчика глаза. «Всё впрок! Всё впрок!» – про себя усмехнулся врач, а в слух выдавил: – У нас начинается инструктаж младшего медицинского персонала.
И весьма бесцеремонно развернул юношу и, толкая его ладошками в спину, спровадил из палатки. Обернувшись, наткнулся на робкую улыбку Софьи.
– Голубушка, спать ещё рано, – осадил девушку врач, – зовите остальных. А если этот тип станет виться и увиваться, то гоните его прочь. А не поможет, придите ко мне, дам листовую пилу для ампутации.
Девушка побелела и бесшумно, как ангел, выпорхнула из палатки.
«Шаг сделан: гордиев узел разрублен! Целый народ не захотел уступить силе и наглости Объединённого Королевства; за такие решения всегда приходится нести ответственность! И буры несут её с высоко поднятой головой, входя с неприятелем в роковое соприкосновение.
Войны без крови и смерти не бывает; алчность одних противостоит героизму других! Только храбрость и благородная ненависть могут противостоять наживе.
Военные конфликты доселе велись в надежде на силу руки и верность глаза; убивали, сходясь в поединке ловкости, силы и смелости. И вот тут уже побеждал сильнейший; примерно так же, как в дикой природе: благородно и по-рыцарски.
Но новые времена – новые нравы: первая война нового века оскалилась сразу. Нынче в моде пулемёты; они мгновенно меняют расстановку сил. Хороший
