Крепостное право - Мария Баганова
Во владение имением он вступил в 1784–1785 годах. Через 10 лет в его имении утроилось количество рогатого скота и почти в два раза увеличилось количество высеваемого хлеба. В своем поместье он построил винный, кирпичный, керамический, полотняный заводы, суконную фабрику, создал известный конный завод, занимался солеварением, ямским откупом. При усадьбе был разбит сад, выстроена оранжерея, где росли ананасы. Только крестьяне его ненавидели: они-то никаких барышей не получали. Для них процветание поместья означало лишь более жестокую эксплуатацию.
Среди дворовых двое – приказчик и дворецкий – имели свои причины ненавидеть барина. Приказчика Асикирита Николаева Межаков не раз уличал в воровстве и порол за это. Что касается дворецкого Осипа Иванова, то он был «незаконнорожденным сыном дворовой женки Елизаветы Михайловой» и двоюродного дяди Александра Михайловича, Петра Осиповича Межакова. То есть он приходился троюродным братом собственному же барину.
24 мая 1809 года Межаков поехал «утром в коляске, имея при себе лакея, в пустошь, где осматривал работы по уборке и чистке рощи. Отослав лакея для помощи рабочим при уборке сучьев, а кучера оставив при лошадях, Межаков вошел в рощу, где его и убили двумя выстрелами из ружья поджидавшие там два крестьянина: деревни Саманова, помещицы Березниковой – Денис Яковлев и деревни Крутца, помещика Зубова – Данило Ефимов». Эти двое были наняты крепостными Межакова для его убийства, причем злодеев заставили поклясться на кресте, что те ничего никому не расскажут. Однако кучер оказался на стороне барина и погнался за его убийцами. Те, будучи арестованы, назвали нескольких участников убийства. Нашлись и другие свидетели. Крестьянин Васильев рассказал, что «дня за два до убийства некоторые крестьяне разных деревень, в числе 14 человек, на улице дер. Нефедово чинили согласие на убийство своего господина за наряжаемые на них тяжкие работы и изнурения». В убийстве были замешаны приказчик и дворецкий.
Трое изобличенных соучастников убийства получили по 200 ударов кнутом, были заклеймены, у них вырезали ноздри и отправили на вечную каторгу на Нерчинских заводах. Еще пятеро после 150 ударов плетью отправились в Нерчинск в ссылку. Кроме того, шестерых крестьян наказали 40 ударами плетью, а еще пятерых отправили на вечную ссылку в Сибирь.
В том же 1809 году от топора собственного крепостного пал и екатерининский вельможа фельдмаршал Михаил Федотович Каменский – отец Сергея Михайловича Каменского, знаменитого театрала. Причина оказалась по тем временам самая прозаическая: старый помещик изнасиловал малолетнюю девочку – сестру убийцы.
Кроме того, в ходе следствия выяснилось, что в своих поместьях Каменский прослыл «неслыханным тираном». О том, каким было наказание, судить трудно. По одним сведениям, в Сибирь сослали чуть ли не всю деревню – 300 человек; по другим, ссылке подвергся лишь один убийца.
Поразительно, но даже сам поэт Василий Андреевич Жуковский откликнулся элегией на смерть гнусного развратника, причем поминал в стихах не его отвратительные склонности, а былые заслуги: «В сей та́инственный лес, где страж твой обитал, / Где рыскал в тишине убийца сокровенный, / Где, избранный тобой, добычи грозно ждал / Топор разбойника презренный…». Увы, Жуковский и сам был крепостником.
Крестьянин Фёдор Бобков тоже описывает покушение на убийство развратного помещика, правда, неудачное: «Поливанов принудил переночевать у себя жену своего камердинера. Желая отомстить барину, муж, зная привычку барина отдыхать после обеда, поставил горшок с порохом под его кровать и перед концом обеда зажег свечу и вставил ее в порох. Уходя из спальни, он прихлопнул дверь. От сотрясения свеча упала, порох воспламенился, и произошел страшный взрыв. Вышибло окна и проломило потолок и часть крыши. Из людей пострадал один только сам камердинер. Его отбросило к стене, и он найден был лежащим на полу без чувств. Следствия и суда не было, так как Поливанов этого не хотел, а камердинер был сдан в солдаты».
Поротые помещики
Если землевладелец упорно и усиленно прибегал к порке крепостных, они в ответ могли и выпороть барина. Так, например, случилось в 1840 году в Новгородской губернии, где крестьяне наказали батогами своего барина Головина. В Рязанской губернии крестьяне побили помещиков Саханова, Беттихера, Шинковского, Лихарева… Случаев было больше, но далеко не всегда помещики жаловались, опасаясь быть высмеянными. Так, исследователь Повалишин приводит рассказ о том, как крестьяне Рязанской губернии выпороли кнутом в 1856 году некоего помещика, из фамилии которого он называет лишь первые три буквы: «Нас…»[31].
Прозвище «поротого камергера» получил статский советник, камергер Пётр Андреевич Базилевский (1795–1863) – помещик Хорольского уезда Полтавской губернии, принадлежавший к той же, киевской, ветви рода Базилевских, что и погибшие в селе Турбаи помещики. Он был самодуром и садистом. Своих крестьян он нагружал непосильной работой и на наказания не скупился.
Б.В. Покровский. Расправа крепостных крестьян с помещиками. 1937
Устав от издевательств, крестьяне ночью явились в господский дом, вытащили барина из постели и отвели в конюшню, где примерно наказали арапником. А потом заставили описать все произошедшее и расписаться в том, что барин никаким способом преследовать их не будет.
Два года спустя Базилевский попытался вне очереди сдать своих палачей в солдаты. Один из будущих рекрутов недолго думая отправился к уездному предводителю дворянства, рассказал об имевшей место порке и предъявил расписку барина.
Базилевский стал посмешищем. История дошла до самого императора. Николай I приказал осрамленному Базилевскому отправиться за границу и не возвращаться оттуда до особого указа.
Мемуаристка Водовозова рассказывала, что недалеко от поместья ее матери находилась усадьба, принадлежавшая трем сестрам, девицам Тончевым – Милочке, Дие и самой младшей Ляле, прозванным «три грации» или «стервы-душечки». Младшей было уже под сорок лет, а старшей за пятьдесят.
Две старшие сестры «до невероятности» любили побои и экзекуции: за самую ничтожную провинность староста в их присутствии должен был сечь провинившихся мужиков и баб, а обе они сами так часто били по щекам своих горничных и крепостных вышивальщиц, да так сильно, что те нередко расхаживали со вспухшими щеками. К тому же они были невероятно скупы и к дворовым своим относились бесчеловечно: «в жалобах на своих помещиц крестьяне постоянно упоминали о том, что они не только разорены, но и «завшивели», так как бабы не имеют времени ни приготовить холста на рубаху, ни помыть ее». Но все же не было никакой возможности разжалобить «трех граций» и обратить их внимание на «горе-горькую долюшку» крестьян. Далее Водовозова пишет: «Убедившись в этом, крестьяне стали пропадать «в бегах», проявлять непослушание сестрам, устраивать им скандалы. Однажды они поголовно наотрез отказались выйти на барскую работу не в барщинный день; власти посмотрели на это как на бунт против помещицы, и их подвергли весьма суровой каре.
Как-то раннею осенью все три сестры возвращались домой с именин часов в двенадцать ночи; они ехали в тарантасе с кучером на козлах. Было очень темно, а им приходилось версты четыре сделать лесом; когда они проехали с версту, они были окружены толпою неведомых людей: одни из них схватили под уздцы лошадей, другие стягивали кучера с козел, третьи вытаскивали из экипажа сестер. Кучера и Лялю перевязали, завязали им рот и оттащили в сторону, не дотронувшись до них пальцем за все время последовавшей расправы. Дию сильно выпороли, а старшую, предварительно сорвав с нее одежду, подвергли жестоким и позорным истязаниям. Узнать лица нападавших не было возможности, так как на их головах, насколько могли рассмотреть сестры, когда те наклонялись над ними, были надеты мешки с дырками для глаз, а несколько слов, которые были ими произнесены, указывали на то, что у них за щеками наложены орехи или горох. После расправы нападавшие набросили на Милочку сорванную с нее одежду и оставили лежать на земле, а сами разбежались. Ошеломленные барышни не могли кричать. Наконец младшей как-то удалось избавиться от повязки, стягивавшей рот, и она начала звать на помощь. Долго ее крики оставались тщетными; наконец один помещик, возвращавшийся ночью домой с тех же именин, на которых присутствовали и сестры, проезжал поблизости места их «казни», услышал крик, и только вследствие этого несчастным не пришлось заночевать в лесу.
У Милочки оказался до такой степени глубокий обморок, что она пришла в сознание лишь на короткое время
