Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский
Явиться на бал ровно в назначенное время.
Прибыв на бал, осмотреть исправность своей амуниции.
Пришедши в покои, не сморкать на пол, а иметь для того целые платки.
По стенам покоев похабных надписей не делать и членов человеческого тела не рисовать.
По прибытию на бал Особ царского рода и прочих женщин вести себя как можно скромней. Жопой к дамам не поворачиваться, при разговорах с ними рук в карманах панталонов не держать и членов не наяривать.
Во время танцев ног своим дамам не подставлять, к себе на колени не сажать и за жопы не щупать.
В буфетах до пьяна не напиваться, по углам комнат не плевать и пальцами не высмаркиваться.
Во время ужина за столом поганых и неприятных для дамского слуха слов не произносить и под столом рук соседних дам на свои члены не класть.
После ужина на балкон срать не выходить, а отправляться для этого в отхожие места.
При прощании с дамами делать трижды поклон и вообще вести себя на время бала прилично, яко подобает образованному русскому офицеру.
Подписал: Командир батальона, князь Кильдишев.
Пробежав глазами приказ, Ландсберг прищурился на товарища:
– Это что? Серьезно?
– Доподлинно и в серьез, – заверил Ивелич. – Только писано сие семьдесят лет назад! И подпись под памяткой стояла иная: Суворов!
– Забавно! – покрутил головой Ландсберг. – Ну, а как там балах на самом деле? Ты же у нас танцор изрядный, не раз командировался!
Ивелич пожал плечами:
– Я ж сказал – скучно! Гремит музыка, а ты стоишь где-нибудь у шторы и ждешь, когда распорядитель сделает тебе знак и позовет к какой-нибудь мегере.
– А если укрыться где-нибудь в буфетной?
– Еще хуже! Тогда распорядитель, заметив такой маневр, вполне может отметить в твоей аттестации склонность к злоупотреблению спиртным. А ты что думал, брат? Распорядитель на балах – царь и бог! Я доподлинно знаю несколько человечков, которые, будучи назначены распорядителями на балах, сделали себе целое состояние.
– За счет чего же? – полюбопытствовал Ландсберг.
– По сути, за сватовство своего рода. Записал за перезрелыми дочками на выданье мазурки со знатными, но, увы, бедными кавалерами. Или наоборот. Так что имей в виду, барон!
Обыватели часто завидовали красиво марширующим по столичным улицам военным частям. Однако мало кто из зевак мог бы поверить, что офицерская служба составляет 10–12 часов в день, включая субботы. Ландсберг, чье жалование во время военных действий в Туркестане и под Плевной доходило до четырехсот рублей, оказался буквально ошарашен необходимостью при жизни в дорогой столице укладываться в 40–45 рублей. Карл по-хорошему завидовал своему другу Ивеличу, ежемесячно получавшему из дома не менее тысячи рублей. Плюс к тому у Марка был целый сонм дядюшек и тетушек, которые то и дело отправлялись в мир иной, неизменно оставляя завещания в пользу любимого племянника.
Жалованье офицеров было смехотворным. Младший офицер в мирное время получал меньше, чем полуграмотный мастеровой на заводе. А расходы нес гораздо большие, чем тот же мастеровой. К примеру, все обмундирование офицер был обязан покупать себе сам, а только на «постройку» одного парадного мундира уходило 70–100 рублей. Почти столько же стоила аренда просторной квартиры, а «мелочи» вроде полковых праздников, оплаты прачке, походов в театры заставляли бравых гвардейцев частенько буквально голодать и делить вечерами с денщиком единственную булку или калач.
Заметив помрачневшее лицо друга, Ивелич решил перевести разговор на другую тему:
– Слушай, Карл! До бала у нас еще есть время, а в брюхе пусто, будто в полковом барабане! Может, поужинаем в приличной ресторации? Я угощаю!
Ландсберг отрицательно покачал головой:
– Марк, мы с тобой давние друзья! И ни к чему нам омрачать нашу дружбу твоими бесконечными, хоть и чистосердечными – я верю в это! – угощениями. Ты же знаешь, что я не имею возможности устраивать ответные дружеские вечеринки, и это страшно обидно и досадно!
– Да, и ты предпочитаешь одалживаться у своего бывшего квартирного хозяина, – с обидой констатировал Ивелич. – Хотя прекрасно знаешь, что у тебя есть друг, чья вина, по-твоему, состоит только в богатстве его семейства! Мне же просто некуда тратить то, что мне присылают родители и оставляют умирающие тетушки! Ну не пить же беспробудно, не просаживать деньги по картежным притонам! Изволь – давай считать это беспроцентными займами с отдачей когда-нибудь! Разбогатеешь ведь ты когда-нибудь, черт возьми! С такой-то головой!
– Одной головы для финансового процветания маловато, Марк! Нужен шанс судьбы, и если он мне представится – будь уверен, не упущу! А пока прошу: не будем о деньгах! Кое-что у меня осталось от жалования в военное время – на первое время хватит! А когда не хватит – даю слово: попрошу у тебя! Договорились?
Условившись встретиться на балу, друзья пожали руки и расстались. Ландсберг свернул в переулок, где была его казенная квартира, а Ивелич махнул лихачу и поехал искать приличную ресторацию.
Офицер – это изгой царской казны, припомнилось Ландсбергу чье-то горькое выражение. За непосильный труд офицер в мирное время получает сущие гроши. Даже необходимые расходы невозможно покрыть. А если офицер обзавелся семьей, то его смело можно назвать нищим, который кое-как сводит концы с концами и постоянно занимает деньги.
«Если, конечно, офицерская жена не графиня знатного рода и не дочь богатого заводчика», – хмыкнул Ландсберг, сворачивая в парадное дома, где жил. Но такая оказия простым смертным и не грозит!
Поднимаясь по лестнице, Карл Ландсберг не знал, да и не мог знать, что буквально через несколько часов непредсказуемая судьба подарит ему шанс, о котором он только мечтал…
* * *
– Позвольте, позвольте, господин прапорщик! – граф Тотлебен, прищурившись, властно остановил проходившего мимо Ландсберга. Тот, почтительно поклонившись и щелкнув каблуками сияющих сапог, совсем было хотел после приветствия инженер-генерала скромно затеряться в толпе. – А ведь мы, прапорщик, где-то встречались! Молчите, молчите – я сам должен вспомнить!
В огромном зале, украшенном гирляндами и цветами, гремел сборный духовой оркестр и висел неумолчный гомон от сотен одновременно говорящих гостей. Когда медь оркестра, выдохшись, замолкала, тут же вступала в «бой» струнная капелла. Столичное высшее общество давало один из многочисленных в ту пору балов в честь победителей Восточной войны – к великой радости семейств с дочками на выданье.
Ландсбергу уже доводилось бывать на этих шумных балах – но до сей поры лишь в качестве одного из дежурных офицеров Саперного лейб-гвардии
