Интимная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно
Проснулась она позже обычного. Из кухни доносилось бульканье кофейника. «Меня сейчас стошнит от одного запаха кофе», – подумала Ада. В это время она, как правило, была уже не дома, а во дворе, успев пережить очередной приступ рвоты, сполоснуть рот, умыться и причесаться. А то и на пляже, разок нырнув и сплавав туда-сюда, прежде чем идти в театр.
Дария что-то напевала, явно пребывая в прекрасном настроении. «Похоже, ужин в пиццерии удался, – подумала Ада, – и то, что было после ужина, тоже. Рада за нее».
Чарующий запах наконец проник в комнату. Но где же тошнота? Ее не было, одно только безумное желание насладиться чашкой ароматного горячего кофе, и чтобы сахару побольше. А если у ребенка будет родимое пятно? Как же она ненавидела все эти родинки, веснушки – в общем, все то, что нарушало однородный тон кожи. «Но если он все-таки родится с родимым пятном кофейного цвета, причем прямо на лице? Смогу ли я полюбить его таким?»
– Дария! Не выпивай все, оставь и мне чашечку! Я уже бегу!
Ада вскочила с постели. Спина больше не болела, но она по новообретенной привычке уперлась руками в поясницу и прошла в кухню. Дария возилась с чашками у посудной полки.
– Доброе утро. Сегодня лучше? – поинтересовалась она, не оборачиваясь.
– Да, гораздо. Чувствую себя совершенно здоровой, только голодной. Печенье еще осталось? Но сперва кофе, и немедленно, запах просто с ума сводит.
Дария, держа в руке сахарницу, повернулась, и улыбка тут же сползла с ее лица.
– Что ты наделала, Ада? Как? Откуда эта кровь?
«О чем это она? Какая кровь, где? Я ничего не вижу. Безумие какое-то».
Но Дария, похоже, сама обезумела: она побледнела, словно собиралась грохнуться в обморок, и забормотала какую-то чушь:
– Так, не двигайся! Возвращайся в постель и ложись. Боже, какой ужас! И холодильника здесь нет, а значит, и льда. И телефона. Она меня уморит. Беги в машину сейчас же! Хотя нет, стой, стой! Да остановись же, черт возьми, я сказала!
Ада не двигалась, только прислонилась к краю стола и разинув рот глядела на подругу. Дария бросилась к ней, ухватила за край ночной рубашки и резким движением задрала ее, продемонстрировав заднюю часть:
– Ты что, не заметила? У тебя кровь, а ты не заметила?
У самого края виднелось багровое пятно, похожее на цветок мака, засушенный между страницами толстой книги. Ада почувствовала, как что-то влажное и горячее стекает по правому бедру – медленно, даже до колена еще не добралось.
– Что ты орешь? – спокойно спросила она. – Это же просто месячные.
И, покачнувшись, осела на табурет, чтобы не упасть. Как она могла забыть, что беременна?
Разъяренная Дария ринулась в спальню подруги.
– Иди сюда и посмотри сама! – в бешенстве заорала она, словно обвиняя Аду. – У тебя кровотечение! Большая потеря крови! А ты и в ус не дуешь!
На белой простыне расплывалось кровавое пятно гораздо больших размеров, пропитавшее даже покрывало, которое домовладелец стелил вниз, чтобы не испортить матрас. Покрывало, наверное, служило еще его бабушке: плохо впитывающая холстина, толстая и довольно грубая, с длинной бахромой по краям. А кровь была темной, густой, с плотными липкими сгустками.
Впрочем, Аде не впервой было видеть менструальную кровь такой консистенции.
Но что, если?..
Изучая купленное в Навплионе руководство, она еще не дошла до главы о выкидышах – или, может быть, просто решила ее не читать. И теперь не знала, почему это случилось безо всякой боли, судорог или спазмов. Она ведь даже не проснулась! Совсем как обычные месячные, разве что несколько более обильные, но такое бывает. И точно в срок, разве что на месяц позже.
Дария была в ужасе. Она схватила Аду за запястье, но от волнения не смогла даже сосчитать пульс.
– Ты чувствуешь боль, слабость? Только, пожалуйста, не падай в обморок. Сможешь десять минут побыть одна, пока я съезжу в центр за помощью? Может, Василики уже в театре. Твою ж мать, да чтобы я еще раз сняла дом на отшибе!
Она уложила Аду в свою постель и сунула ей под бедра две завернутые в полотенца подушки, чтобы приподнять таз.
– Но я же вся перепачкалась, да и ты тоже. Может, лучше сперва сходить во двор и вымыться? А если найдутся прокладки…
Впрочем, прокладок все равно не было: она знала, что Дария взяла с собой только тампоны. Но кровь, казалось, текла не настолько интенсивно, чтобы пытаться ее остановить. Если честно, пока запыхавшаяся Дария, нещадно ругаясь и заливая мотор, пыталась завести машину, кровотечение почти прекратилось.
Она подождала в опустевшем доме еще минут десять – неподвижно, почти не дыша. Из латунной рамы на противоположной стене на нее обвиняюще глядела Ласкарина Бубулина. «Подумаешь, история! – будто бы ворчала она. – Я родила семерых, и это не помешало мне сражаться лучше любого мужчины. Меня даже сделали адмиралом, адмиралом российского флота!»
Ада закрыла глаза, чтобы ее не видеть. За окном слышался шум моря и редкие крики чаек.
18
«Тебя никогда не будет, Марчелло. Я не смогла убедить тебя, что стану хорошей матерью, и ты был прав, сто тысяч раз прав, оборвав пуповину. А может, тебя и не было никогда. Может, я себя обманывала. И Дария тоже меня обманывала – своей настойчивостью и давно устаревшим тестом на беременность модели Predictor. Она дважды заставила меня сделать этот тест, и дважды результат оказался положительным, но, может, мы повредили его при транспортировке? Он ведь лежал прямо на раскаленной приборной панели. И срок годности мы не посмотрели.
Скучай по мне, Марчелло. Хотя как ты можешь скучать, если тебя никогда не существовало? Ты был не ребенком, а мыслями о ребенке, мечтой, надеждой. Или страхом, страхом катастрофы, которая разрушила бы мою жизнь, перевернула бы ее вверх тормашками, как ту черепаху, только без шансов вернуть все в нормальное русло? Может, на этот раз Дария, воспользовавшись вместо кисти собственными желаниями, создала настоящий обман чувств, trompe-l’œil, или trampa, как говорят испанцы, – уловку, обманку, оптическую иллюзию, подобную тем, что она продает своим богатым клиентам? “Благодаря иллюзиям жизнь становится прекрасней”, – говорила Дария, оправдывая свою ложь».
Где-то через четверть часа Ада понемногу начала двигать ногами, даже согнула колени – вроде нигде не мокро. Разве что неприятно тянула смятая и перекрученная ночная рубашка, но совсем чуть-чуть – просто легкий зуд там, где подсыхал «красный мак». Она осторожно спустила ноги с кровати, коснулась босыми ступнями пола, выгнула спину и потянулась. По телу сразу же прокатилась теплая волна, мышцы налились силой, внутренней энергией. «Значит, от кровопотери не помру, – подумала она. – По крайней мере, не в этот раз».
Дария все не возвращалась. Ада осмотрела кровать, подушку, простыни, но только на махровой ткани полотенец виднелось по небольшому красному пятнышку, там, где были ее бедра. Она взяла полотенца и унесла их к себе в комнату. Здесь, конечно, кровать была в ужасном состоянии: простыни в огромных багровых пятнах с темными сгустками («Дайте роз пурпурных и лилий», – всплыло в голове), холщовое покрывало тоже в крови – хорошо еще, не протекло на матрас.
Вдруг почувствовав себя ужасно грязной и потной, Ада вышла во двор. Больше всего ей сейчас хотелось принять душ, пусть даже вода будет литься из резиновой трубки, спрятавшейся под увитой виноградом перголой. Но, уже почти повернув кран, она передумала и, вернувшись в комнату, стянула с кровати простыни, бросила сверху оба испачканных полотенца. Потом скинула ночную рубашку, добавив ее в общую кучу, и, оставшись совсем голой, оглядела свое тело. Вся пролившаяся кровь (плоть потерянного ею ребенка?) впиталась в белье, лишь на ноге запеклась смазанная капля.
Связав попарно углы большой простыни, она, так и не вымывшись, надела купальник. Босая, с узлом в руках вышла из дома, перелезла через стену, выбралась на знакомый пляжик. Добралась до берега, стараясь не наступать на усыпавшие невысокие дюны морские лилии, или, с точки зрения
