Бернард Корнуолл - Рота стрелка Шарпа
— Как твоя спина?
— Всю душу вымотала, сэр.
Шарп прижимался к земле, а чёртова взрывчатка всё не детонировала. Мог ли Фитчетт в горячке проложить фитиль длиннее, чем собирался? Сомнительно. Он отмерял шнур ещё в лагере.
Слаженно жахнули ружья с парапета в лощину, сбивая ветки и расщепляя стволы деревьев. Какая-то невидимая птица негодующе закричала, хлопая крыльями, поднялась из зарослей и улетела прочь.
Миновала уже минута с лишним, а взрыва не было. Фитиль или намок или его перебило шальной пулей. Французский командир заткнул подчинённым рты, минуту они, видимо, прислушивались к тому, что происходит в расщелине. Там было тихо, и они решили добавить света. Шарп поднял голову и увидел три горящих вязанки, валящихся вниз. Он взмолился про себя, чтобы хоть одна из них угодила в штабель бочек или подожгла запал; но секунды шли, надежда на чудо поблекла и испарилась. Вместо этого на парапете раздался возбуждённый вой неприятелей, и стрелок понял, что мина замечена.
Шарп обречённо вздохнул и, кивнув Харперу: «За мной!», пополз на край косогора, по пути размышляя, что на месте французского офицера сразу отрядил бы солдат носить воду и залил бы ею сверху порох. Высунувшись над кромкой, стрелок огляделся. Каркасы, сброшенные последними, упали у самой дамбы. Их пламя высветило и груду бочек, и запальный шнур. Один его конец лежал в реке, потушившей огонь, а другой, которому полагалось быть воткнутым в отверстие одной из бочек нижнего ряда, валялся на земле. Подползший Харпер поцокал языком:
— Что будем делать?
— Мне нужны десять человек.
— Сделаем. А почему именно десять?
Шарп кивком указал на парапет:
— Шестеро развлекают лягушатников, трое спихивают в воду соломенные «светлячки».
— А вы?
— Прибережёте для меня один каркас.
Он торопливо принялся заряжать винтовку. Для скорости стрелок пренебрег кожаным лоскутом, обычно обёртывавшимся вокруг пули, чтобы она туже шла по семи нарезам ствола. В этот раз Шарп просто плюнул на металлический шарик и забил его шомполом.
— Готов?
— Как всегда. — Харпер оскалил зубы, — Работа для зелёных курток, сэр?
— Отличная мысль, сержант! — подмигнул Шарп. Провались все эти Раймеры, Уиндхэмы, Хейксвеллы, Колетты и прочие новые людишки, испортившие собой полк, как выдержанное вино портит долитый в него уксус. Шарп и его стрелки многое пережили вместе: Талавера, Альмейда, Фуэнтес де Оноро, поди вспомни всё! Они понимали его с полуслова, и Шарп доверял им как себе.
Харпер поднёс ко рту сложенные рупором ладони:
— Стрелки-и! Ко мне-е! Стрелки-и-и!
Несколько французов завертели башками над парапетом, ища, откуда идёт звук.
Шарп приложил к губам руку:
— Рота-а! Це-епью!
Враг, так и не поняв, где кричат, начал бить из ружей наугад вниз. Шарп с Харпером спрыгнули в лощину. Французы на стене перезаряжали мушкеты. Шомполы лязгали по стволам. Из темноты донёсся топот ног, и Харпер с удовольствием доложил:
— Они идут, сэр!
Конечно же, стрелки откликнулись на его зов. Среди зарослей обозначились силуэты в тёмной форме без перекрещивающихся на груди белых ремней. Шарп отдал Харперу заряженную винтовку и улыбнулся:
— Как в старые времена, а, Патрик? Объяснишь парням, что нужно делать, а я пошёл.
Стрелок выбрался из-под сени деревьев и побежал к бочкам. Французы увидели Шарпа и сосредоточили огонь на нём. Земля была мокрой и ненадёжной, два раза Шарп чуть не упал. Его счастье, что врагам приходилось стрелять почти отвесно вниз, а о какой точности можно говорить, если ты одновременно целишься и стараешься, чтоб пуля не выкатилась из ствола? Когда стрелок достиг мины, огонь по нему прекратился: неприятель побоялся воспламенить порох случайным выстрелом. Шарп поднял шнур, воткнул его в отверстие нужной бочки и поискал пробку, чтоб прижать фитиль. Затычка отсутствовала. Злясь, офицер попробовал расшатать пробки соседних бочек, однако те были вколочены на совесть и не поддавались. В конце концов, стрелок вышел из положения, подобрав голыш подходящего размера и всунув его вместо затычки. Отматывая шнур, он бежал по берегу. Света поуменьшилось. Стрелки пинками спихивали каркасы в поток, где они со свистом гасли. Только один ещё пылал, на дальнем берегу. Он-то и сгодится поджечь фитиль. Едва Шарп, перейдя вялое течение, приблизился к вязанке, в неё ударила пуля, заставив отскочить от стрелка, словно живую. Шарп оглянулся. Кроме стрелков в лощине замелькали белые перекрестья ремней вернувшихся красномундирников. Они палили по французам кто стоя, кто с колен. Стрелок высмотрел прапорщика Мэттьюза с саблей наголо. Мальчишка приплясывал от возбуждения.
Пламя объяло каркас не полностью, но всё равно невозможно было взяться за него, не обжегшись. Однако выбирать не приходилось. Обпекая руки, Шарп ухватил вязанку за торцы, поднял и понёс на вытянутых руках через реку. Уже на берегу очередная пуля ударила в каркас, выбив клок горящей соломы прямо в лицо стрелку. Сморщившись, он отвернул голову от жара. Боковое зрение выхватило из ближайших кустов яркую молнию с громом, и Шарп почувствовал пули, рвущие его тело. Боль пронизала стрелка. Он понял, что умирает и нечеловеческим усилием швырнул каркас туда, где должен был находиться конец запального шнура. Последнее, что отметил его меркнущий рассудок, — это вязанку, летящую прямиком к пороховым бочкам. Сознание Шарпа помрачилось, и он не увидел, как ночь превратилась в день.
Огонь, свет, грохот и жар разом ударили в стороны. Земля дрогнула так, что роющие капониры второй параллели британцы подняли головы. Чудовищная вспышка вырвала из мрака фасад Бадахоса, бастион Тринидад и жутким нимбом высветилась позади чёрного абриса форта Сан-Педро. Взрыв в подмётки не годился тому, что в своё время разрушил половину Альмейды, но после альмейдского выжило не так много людей, чтобы сравнивать, а здесь, под Бадахосом, тысячи людей на миг ощутили горячее дыхание смерти.
Шарпа спасло то, что упал он в реку. Жаркая волна, спустя доли секунды ударившая по воде, не только не причинила ему вреда, а, наоборот, выплеснула его на сушу ниже по течению. Медленно приходя в себя, Шарп подсознательно ждал, что вот-вот его подхватит и сомнёт вал земли, мусора и жидкой грязи из прорванной дамбы. Загребая рукой, он попробовал уползти. Избитое, простреленное и опалённое тело на движение отозвалось болью.
— Сэр! — радость и облегчение звучали в голосе Патрика Харпера.
Он бережно поднял Шарпа и, перекинув руку раненого через свою шею, осторожно поставил на ноги:
— Можете идти, сэр?
