Бернард Корнуэлл - Золото стрелка Шарпа

Бернард Корнуэлл

Золото стрелка Шарпа

С огромной благодарностью посвящаю эту книгу Эндрю Гарднеру

Пошел я в солдаты, чтобы славу сыскать

И пасть за шесть пенни в день.

Глава первая

Война была проиграна. Не закончена, но проиграна. Это понимали все – от генералов, командующих дивизиями, до лиссабонских шлюх. Англичане пойманы, ощипаны, выпотрошены, и теперь Европа ждет, когда шеф-повар Бонапарт переправится через горы, поглядит, все ли его поварята сделали как надо, и позволит зажарить дичь. Потом выяснилось, что маленькая британская армия не заслуживает даже крупицы внимания великого завоевателя – и это еще сильнее уязвляло гордость тех, кто ожидал неминуемого поражения.

Война была проиграна. Испания пала. Разбитые в пух и прах, остатки испанских армий сгинули без следа в исторических хрониках, от былого оплота католической веры осталось всего ничего – укрепленный Кадисский залив да вооруженные крестьяне, сражавшиеся по законам герильи – «малой войны». В дело у них шло все: испанские навахи и английские мушкеты, засады и террор – благодаря чему французские солдаты ненавидели и боялись всех испанцев.

Но ведь любому известно: малая война – не война. А настоящая война была проиграна.

Капитан Ричард Шарп, некогда рядовой 95-го стрелкового полка его величества, а ныне – командир роты легкой пехоты Южного Эссекского полка, вовсе не считал поражение неминуемым, но и он пребывал в дурном настроении. Да и как не хмуриться и не раздражаться по любому поводу, если дождь, выпавший на рассвете, превратил дорожную пыль в чавкающую, брызгающую из-под ног жижу, а привычный зеленый мундир – в мокрое, липкое, холодное тряпье?

Шарп шагал, прислушиваясь к солдатской болтовне, но сам помалкивал, а лейтенант Роберт Ноулз и сержант Патрик Харпер, которые в иной ситуации охотно завели бы разговор с командиром, сейчас держались в сторонке. Лейтенант Ноулз попытался было выяснить, что гложет Шарпа и нельзя ли чем-нибудь ему помочь, однако рослый ирландец помотал головой.

– Его не развеселить, сэр, уж я-то знаю. Нашего ублюдка хлебом не корми, дай покукситься. Ну и пусть его, сэр. Само пройдет.

Ноулз пожал плечами. Ему совсем не нравилось, что сержант называет капитана ублюдком, но скажи он об этом – и Харпер прикинется невинной овечкой, будет уверять, что капитановы родители не были обвенчаны, а ведь это правда; и к тому же Харпер не один год провоевал рядом с Шарпом и заслужил его дружбу – чему Ноулз изрядно завидовал. Не один месяц понадобился лейтенанту, чтобы понять: ошибаются многие офицеры, считая, что в основе этой дружбы – прошлое Шарпа, служба рядовым, походы и бои в солдатском строю и все такое; неспроста, мол, он, вознесясь на армейский олимп, предпочитает, как встарь, общаться с нижними чинами. «Кто родился крестьянином, крестьянином и умрет», – с усмешкой сказал некий офицер, а Шарп услышал и оглянулся на него, и Ноулз заметил страх, вызванный этим холодным дерзким взором.

Разница в званиях не позволяла Шарпу и Харперу вместе коротать досуг, но и за уставными отношениями Ноулзу было нетрудно разглядеть их дружбу. Оба были рослыми, а ирландец вдобавок силен как бык – и оба всегда держались очень уверенно. Ноулз никак не мог вообразить их без мундиров. Казалось, оба родились для битв и сражений, и на поле брани, где любой больше всего заботится о своем выживании – эти двое понимали друг друга с полуслова. Как будто поле битвы для них – дом родной, с завистью думал Ноулз.

Он взглянул на небо, на тучи, просевшие до холмов по сторонам дороги.

– Ну и погодка, чтоб ее!

– Эх, сэр, ей-же-ей, дома мы б такой денек назвали славным.

С сержантского кивера капала дождевая влага. Харпер ухмыльнулся и окинул взглядом роту, едва поспевавшую за быстроногим Шарпом. На скользкой дороге она слегка растянулась, и Харперу пришлось крикнуть:

– Эгей, протестантское отребье! Война вас дожидаться не будет!

Он гордился, что рота легкой пехоты обогнала весь полк, и вдобавок радовался, что Южный Эссекский продвигается на север, навстречу неизбежным летним баталиям. Патрик Харпер всякого наслушался про французов и их нового командующего, однако не собирался терять сон, гадая, что ждет впереди Южный Эссекский – пусть даже полк почти обескровлен. В марте из Портсмута вышел конвой с пополнением, но угодил в шторм – ходили слухи о сотнях трупов, выброшенных на южные бискайские берега, – и теперь народу в Южном Эссекском меньше половины от списочного состава. И что с того? При Талавере француз вдвое превосходил числом, а сегодня вечером в Келорико, куда стекаются войска, найдутся женщины на улицах и вино в лавках. Стало быть, не так уж нынче тяжела жизнь у парня из Донегола – бывало и похуже. Подбодрив себя такими мыслями, Харпер стал насвистывать.

Шарп услышал этот свист и хотел было рявкнуть на сержанта, но в последний миг спохватился – нельзя срывать злость на подчиненных. Всегдашнее самообладание Харпера сейчас, однако, ощутимо действовало на нервы. Шарп и сам не верил в неминуемость поражения – для солдата поражение немыслимо, оно достается только врагу. И все же Шарп был собой недоволен – словно неотвязный кошмар, его изводила логика. У французов численное превосходство, а одной веры в победу все-таки маловато. Эта мысль заставила Шарпа прибавить шагу, как будто ходьба на пределе сил способна излечить от уныния. Как ни крути, у них наконец хоть какое-то дело.

После Талаверы полк охранял южную испано-португальскую границу – боже, какая длинная, какая скучная зима! Снова и снова над убогими пустошами поднималось солнце, солдаты занимались боевой подготовкой и ходили дозорами по голым холмам – слишком спокойная, уютная, размягчающая жизнь. Офицеры нашли нагрудник французского кирасира и приспособили его вместо тазика для бритья, и как-то раз Шарп с отвращением обнаружил, что привык к маленькой роскоши – ежедневному ковшу горячей воды. А еще к свадьбам. Только за последние три месяца их справили два десятка, так что теперь в нескольких милях от последней из девяти рот Южного Эссекского плетется обоз с детьми, женами и шлюхами – ни дать ни взять бродячая ярмарка. Но все-таки этим необычно влажным летом они идут на север, туда, где неизбежно встретят французов, а в бою все сомнения и тревоги развеются в один миг.

Дорога взобралась на гребень, являя взорам неглубокую долину с деревенькой посреди. В деревне стояла кавалерия – тоже, вероятно, из наступающих на север войск. При виде многочисленных коней Шарп дал-таки раздражению выход – сплюнул под ноги. Проклятая кавалерия, черт бы побрал ее франтовство, чванливость и нескрываемую снисходительность к пехоте! Но при виде спешившихся кавалеристов Шарп устыдился своего гнева. Он узнал синие мундиры немецких легионеров, а немцев стоило уважать за профессионализм – он ведь и сам был профессиональным солдатом. Хоть и поневоле. Когда нет денег на офицерский патент, будущее зависит только от твоего ума и опыта.