Луи Буссенар - Капитан Сорвиголова
Уланам оставалось только поплотнее прижаться к земле. Однако кругом — ни ложбинки, ни камня, чтобы затаиться, лишь кое-где скудные клочья степной травы.
Молокососы же, хотя и уступали уланам в численности, были надежно спрятаны от взора противника.
— Пора кончать! — повторил Сорвиголова. — Нам нельзя терять времени, ведь путешествие только началось. Гром и молния, как охотно уничтожил бы я целый полк этих проклятых вояк!
Жан научился у буров без промаха бить врага из засады. Он умел, не обнаруживая себя, следить за всеми действиями противника, мог незаметно для неприятеля изменить позицию или зайти ему в тыл. Вот и теперь, зарядив свое ружье, он шепнул несколько слов Фанфану, а сам пополз по выбоине.
Продвинувшись метров на пятьдесят, Сорвиголова едва слышно свистнул сквозь зубы. Фанфан тотчас, вытянув в сторону руку, приподнял над выбоиной насаженную на ружье шляпу. Англичане клюнули на приманку и открыли бешеную пальбу. Хотя их головы лишь чуть приподнялись над землей, для Жана и этого оказалось достаточно. Паф! Паф! — раздались выстрелы. И тотчас же за ними последовали два других: паф!.. паф!.. Наступила полная тишина. А потом от земли отделился один — всего один! — объятый смертельным ужасом человек.
— Погибли! Вес погибли! — вопил он, размахивая белым платком. — Вы всех убили!.. Я сдаюсь, сдаюсь!
— Откуда он взялся? — удивился Сорвиголова, поднимаясь в свою очередь. — Значит, я все-таки промахнулся… Эй, Фанфан! Вставай! Победа за нами!
Улан подходил, шатаясь, растерянный, с обезумевшими от ужаса глазами.
— Руки вверх, молодчик! — скомандовал Сорвиголова.
Тот поднял дрожащие руки и, заикаясь, пробормотал:
— О нет, я не обману… У меня нет больше охоты воевать… Об одном прошу: пощадите!
— С удовольствием, — ответил Сорвиголова, из обычной своей осторожности не опуская, однако, ружья.
Внезапно его осенила мысль.
— Номер вашего полка? — спросил он англичанина, который лязгал от страха зубами.
— Третий уланский, — с трудом произнес тот.
— В таком случае, вы должны знать майора Колвилла.
— Конечно, я знаю его. Он — заместитель командира третьего уланского. Наш полк стоит в Ледисмите, а мой эскадрон был отправлен под Кимберли для разведочной службы.
— Вот что, я отпущу вас, но с одним условием. Согласны?
— Только скажите, все исполню, что ни прикажите.
— Мое имя Сорвиголова, я — Брейкнек, капитан молокососов. Это я взорвал мост на Моддере.
— Я очень много слышал о вас, — промолвил улан.
— Видели, как я разделался с вашими товарищами?
— О, это ужасно!.. Вы страшный человек!
— Я говорю об этом не из хвастовства, а только для того, чтобы вы, зная, с кем имеете дело, не обманули меня и слово в слово сказали бы майору Колвиллу следующее: «Человек, которого вы сделали жертвой идиотской и варварской игры в охоту на кабана, поклялся убить вас и убьет. Вам не уйти от его мести». А теперь можете идти, вы свободны!
Солдат отдал честь и поплелся прочь, пошатываясь, точно пьяный.
— И передайте вашим привет! — крикнул ему вдогонку Фанфан. — А теперь займемся каталками, добавил он, обращаясь к Жану.
Велосипед, на первый взгляд необычайно хрупкая машина, в действительности очень прочен. Когда смотришь на изогнутые под различными углами эмалированные трубочки, из которых построен его корпус, на колеса с тонкими, как лапки паука, спицами, так и кажется, что среднего веса тяжесть, самый незначительный удар могут разладить весь этот механизм. А между тем он не гнется даже под грузным толстяком и может устоять против сильнейших ударов, что и подтвердилось на примере машин, выбранных молокососами.
После внимательного осмотра сорванцы убедились, что в рамах их велосипедов нет даже намека на искривление, и собрались катить дальше, но тут Фанфан, с одной ногой уже на педали, задержался и, окинув взором ужасное нагромождение человеческих тел и мертвых лошадей, печально произнес:
— Пока защищаешь свою шкуру, все тебе нипочем — знай себе колотишь, будто издеваешься над смертью. Потасовка так и подсыпает тебе пороху в кровь… А кончилась битва, прошла опасность, да как поглядишь вот на такую кучу Маккавеев[100], которые всего пять минут назад были цветущими парнями, невольно подумаешь, до чего же это грязная штука — война!
— Да, но война за независимость священна, — заметил Сорвиголова. — На нас напали, и нам вдвоем пришлось защищаться против двенадцати человек. Моя совесть спокойна, и я не жалею о случившемся.
— Я понимаю, лучше самому убить дьявола, чем дать ему укокошить себя, — согласился Фанфан. — И уж конечно, я предпочитаю стоять на земле, чем лежать в ней, да еще вечно. Но все-таки, что бы ты там ни говорил, а война грязная штука… Едем, однако, завтракать.
Они снова оседлали велосипеды и через десять минут уже въезжали в Якобсдаль — большое село или, если хотите, маленький городок.
Сорвиголова и Фанфан вошли в лавку, позади которой было пристроено что-то вроде таверны, и потребовали завтрак. Им подали яйца, две копченые селедки, лук, яблоки ранет, бутылку эля и буханку черствого хлеба. Изголодавшийся Фанфан забыл все треволнения и ужасы войны и, широко раздувая ноздри, жадно вдыхал запах съестного, словно сказочный людоед, учуявший где-то человеческий дух.
— Копченая селедка, как, впрочем, и ящерица, — друг человека, — глубокомысленно изрек он.
Фанфан надрезал селедки в длину, отделил головы, положил на блюдо, потом очистил и нарубил мелко лук, снял кожуру с яблок, нарезал их ломтиками, перемешал все и, обильно полив эту мешанину маслом и уксусом, принялся поглощать свое невообразимое кушанье.
— Ты попробуй только, хозяин, — сказал он, набив полный рот. — Пища богов!
Но Жану эта кулинария внушала мало доверия, и он приналег на яйца.
Через четверть часа оба друга, расплатившись, катили в Блумфонтейн по тропинке, называвшейся громким словом «дорога».
ГЛАВА 6
Бешеная езда. — В поезде. — Взрыв. — Самоотверженный труд. — Бегство. — Встреча с Жубером. — Пробитое легкое. — Доктор Тромп. — Черный, но не негр. — Находчивость Фанфана.
Дорога была довольно прямая, но скверная, если вообще можно назвать дорогой путь, проложенный повозками. На ее прокладку не пришлось тратиться. Никто не позаботился вымостить трассу камнем, прорыть по бокам водосточные канавы. О нет! Она возникла совсем иначе. Кому-то надо было проехать от одного селения к другому. Он запряг в повозку пару быков и покатил себе прямиком. За первой повозкой последовала вторая, потом третья… Так с течением времени образовалась широкая колея. Ее-то и величали дорогой!
