Луи Буссенар - Капитан Сорвиголова
Повозки передвигались по ней легко, устраивала она и пешеходов, а подчас даже велосипедистов, о чем свидетельствует тот факт, что Сорвиголова и Фанфан проехали по ней без остановки сорок шесть километров, отделявших Якобсдаль от Эммауса.
Но что особенно замечательно, они потратили на это всего-навсего четыре часа! Конечно, на шоссейных магистралях департамента[101] Сены и Марны такой рекорд показался бы более чем скромным, но для проселочной дороги, столь типичной для Оранжевой Республики, подобная скорость просто чудо! А если к этому прибавить еще семнадцать километров, которые они проделали от лагеря Кронье до Якобсдаля, да переход через Моддер, да схватку с уланами, то каждый охотно согласится, что оба молокососа отнюдь не были «шляпами».
В Эммаусе, крошечном городишке с библейским наименованием, где остались одни старики, женщины и дети, поскольку все здешние мужчины были на войне, пришлось сделать остановку. Сорвиголова предпочел бы, правда, без передышки мчаться до другого селения, в двадцати четырех километрах отсюда, но Фанфан запротестовал:
— Селедка с яблоками и сырым луком развела во мне чертов костер. Хозяин, да угости же ты бедного Фанфана хоть кружкой пива, или молока, или какого-нибудь дешевенького винца, а то и просто свежей воды! Все что угодно, только бы напиться! Умоляю тебя!
Сорвиголова рассмеялся и вошел в ближайший дом. Причудливо путая английские слова с голландскими, он попросил немного молока. Хозяйка, молодая женщина, посматривала на него с недоверием. Тогда Сорвиголова вспомнил о пропуске Кронье и показал его своей собеседнице. Мгновенно все изменилось. Молокососам расточали улыбки, пожимали руки, предлагали отдохнуть, непременно хотели накормить их всякой всячиной, — словом, готовы были ради них перевернуть все вверх тормашками.
— Благодарю, молока, только молока, — сказал Жан.
И молока у друзей оказалось более чем достаточно. Его несли горшками, кувшинами, ведрами, — тут было чем утолить жажду целой роты!
Фанфан пил, рискуя лопнуть, Сорвиголова — более умеренно. Закончив трапезу, оба, несмотря на самые настойчивые уговоры задержаться, вскочили на велосипеды и покатили дальше.
Путь из Эммуаса до ближайшего селения, где остановились юнцы, прошел без приключений. Они переночевали в одной бурской семье, оказавшей им братское и самое великодушное гостеприимство.
Молокососы заснули сном праведников, но, как истые воины, проснулись с зарей, наскоро поели — и снова в путь.
До Блумфонтейна оставалось еще восемьдесят четыре километра. На полдороге пришлось перейти вброд Крааль, приток Моддера, то есть, проще говоря, искупаться. Этот более чем трудный переход был проделан за восемь часов, включая три получасовые остановки.
В Блумфонтейн прибыли в четыре часа. Не позволив себе даже осмотреть город, они отправились прямо на вокзал. Впрочем, этот маленький городок был лишен каких бы то ни было достопримечательностей. Десять тысяч жителей, слишком новые и слишком претенциозные дома, которые к тому же совершенно терялись на непомерно широких улицах.
Пропуск Кронье и на вокзале открыл перед молокососами все двери. Но оказалось, отсюда нет ни одного поезда на Винбург. Связь поддерживалась лишь с Преторией. Так что друзьям предстояло доехать по железной дороге только до Кронстада, а оттуда до Бетлехема добираться на велосипедах. Особой беды, в сущности, не было, потому что дорога из Винбурга в Бетлехем — одна из самых скверных в Оранжевой Республике.
От Блумфонтейна до Кронстада — сто двадцать миль, или сто девяносто три километра. Поезда шли со скоростью не более двадцати пяти, а порой и пятнадцати — шестнадцати километров в час. Приняв во внимание возможные задержки, молокососы рассчитали, что этот путь займет у них около пятнадцати часов. Они были в восторге. Подумать только: спать и в то же время двигаться вперед!
— Ведь не быки же мы, в самом деле, — рассуждал Фанфан.
В шесть вечера отходил товарный состав в Преторию. В одном из его вагонов комфортабельно устроили уже начавших уставать посланцев Кронье. Получив по две охапки соломы, они соорудили себе постели, от которых успели отвыкнуть, и заснули богатырским сном.
Поезд медленно тронулся и покатил. Время от времени он останавливался, свистел, пыхтел, снова трогался, и так — час за часом.
Прошла ночь, наступил день. Молокососы проснулись, поели, попили и снова завалились спать. Им теперь не оставалось ничего другого, как философски относиться к бегу времени.
Поезд полз все медленнее и медленнее: в Трансваале пути были загромождены так же сильно, как и в Оранжевой Республике.
Кронстад. Наконец-то! Путешествие длилось целые сутки.
Сорвиголова и Фанфан, совсем одеревенев от неподвижности, рады были снова помчаться по проселкам и отмахали без остановки тридцать километров. На ночь пришлось сделать привал на берегу маленького притока Вельша, который, в свою очередь, впадал в реку Вааль. Перед сном — по сухарю и яблоку.
Встали с зарей. На завтрак опять по сухарю и яблоку. До Бетлехема еще сто километров. Что ж, они их одолеют! И действительно, в шесть часов вечера оба молокососа, измученные, вспотевшие, покрытые красноватой пылью, были уже в этом городе. Кронье мог гордиться своими посланцами.
Скорей на вокзал!
Там им надавали в дорогу еды и питья и усадили в поезд, отошедший через час. Утолив голод и жажду, друзья заснули под мерный стук колес с чувством людей, хорошо исполнивших свой долг.
От Бетлехема до последнего пункта под Ледисмитом, куда доходили поезда буров, всего восемьдесят миль, то есть около ста двадцати девяти километров. Составы шли здесь быстрее, чем на других линиях. Начальник станции уверил молокососов, что в три часа утра они проскочат через ущелье Ван-Реннен, и самая трудная часть пути будет пройдена.
Поезд уверенно пожирал пространство, как вдруг раздался сильный взрыв, от которого содрогнулся и остановился на полном ходу весь состав. Все его сцепления разорвались.
Оглушенные и контуженные, Сорвиголова и Фанфан, шатаясь, поднялись на ноги. Светало.
— Вот так штука! — вырвалось у маленького парижанина любимое словечко.
На сей раз «штука» оказалась миной, с великой отвагой и ловкостью подложенной англичанами.
— Нас подорвали! — вне себя от гнева вскричал Сорвиголова. — Пастух откликнулся на песню пастушки[102], а, Фанфан?
Ущелье Ван-Реннен было давно пройдено. Состав находился между Бестерсом и Уолкерс-Геком, далеко от позиций буров, в совершенно безлюдном месте, где трудно было рассчитывать на чью-либо помощь. Правда, вагоны были обиты стальными листами, однако недостаточно толстыми, чтобы служить надежной защитой, хотя, в известной мере, и заслоняли от пуль. Охрана поезда состояла из пятидесяти решительных людей, которые не собирались дешево отдать свои жизни.
