Владимир Буртовой - Щит земли русской
Глаза остановились на строках: «Пацинаки[53] многократно, паче же примирения не содержа, разоряют Руссию и скоты весьма отгоняют… могут, когда руссы из своих границ выдут, нападение учинить и русские поля вытравить и выпустошить».
«Давно сие писано, половину столетия минуло, а будто о дне нынешнем», — подумал князь Владимир. Встал из-за стола, прошел в дальний край зала, где на ковре развешено оружие предков: вот дедовы кованые мечи и копья со следами многих зазубрин от памятных сечь с ромеями и хазарами. Вот мечи, с которыми князь Игорь ходил в полюдье собирать дань с окрестных племен. Теперь племен нет и в помине, есть единая Русская земля. И собрал ее он, князь Владимир. Вот, в центре ковра, тяжелый меч убитого печенегами князя Святослава покоится безмятежно, словно старый дружинник, отдых взяв бессрочный от ратных походов.
«Меч воеводы спасли, а князя своего спасти не сумели», — с горечью подумал князь Владимир. Вспомнил, как принимал меч этот от старшей дружины, как давал клятву на нем беречь землю отцов и дедов. Семнадцать лет минуло с той поры. И редкие дни были, когда покоился меч князя Владимира в широких ножнах… Вновь вспомнилось недавнее сражение под Василевом.
— Не успокоюсь, пока не будет отомщена Русь за постоянные печенежские обиды! На горе себе отверг слово о мире Тимарь и так поступил с василиком Парфеном! — прошептал князь и, словно давая роту[54] погибшему от степняков отцу своему Святославу, прикоснулся пальцами к холодной рукояти его меча. — И за осраму под Василевом поквитаюсь!
…Минувшим летом, в день святого преображения, шестого августа, был князь Владимир в Белгороде, в своем тереме отдыхал. Здесь и настигла его страшная весть — печенеги миновали дальние заставы и великой хитростью между верховьями рек Ирпень и Стугны крадутся к Василеву, где о беде и не ведали.
Что говорил ему в спину белгородский епископ Никита, князь не расслышал: по крутой всходнице сбежал торопливо из терема в гридницу, крикнул отроку:
— Кличь Славича! — А сам на подворье, где конь стоял у резного столба.
Малая стража в полусотню гридней при нем да застава Славича, к ним сотня дружинников воеводы Радка и немногие числом белгородские конные ратники — вот и вся сила, которая оказалась под рукой князя Владимира на тот час. Гнали коней во весь мах, и князь успокаивал опытного Славича, а может, и не Славича, а себя:
— Успеем к Василеву прежде печенегов, укрепим город от нежданного находа. А там и воевода Волчий Хвост дружину исполчит к сече!
Быстро сказал князь Владимир, да еще быстрее спешила к нему нечаянная беда. Не успели пересечь и половины просторного Перепетова поля, начинавшегося от берегов реки Рось, как разом с трех сторон налетели орущие печенеги, отсекли ход на Белгород и к Василеву.
— Исполчить дружину! — распорядился князь Владимир и шелом на брови надвинул, глянул на несущихся к ним ворогов, выискивая слабое место для удара. А времени-то изготовиться к сече и нет! Успели дружинники выпустить по одной-две стреле в печенежскую тьму да схватились за копья.
— Уводите князя! — только и крикнул Славич княжьим гридням и к заставе обернулся: — Ну, братия, изломаем копья о щиты печенежские! — и ударил коня стременами.
Тысячи орущих глоток, скрежет и звон стальных мечей, ржание вспоротых копьями коней наполнили просторный дол от края и до края. Взлетели птицы с окрестных деревьев, ввысь поднялись степные курганники, наутек метнулись перепуганные звери — люди сошлись в смертной сече!
Князь Владимир сломил воткнувшуюся в щит печенежскую стрелу, швырнул ее в сторону и выкрикнул:
— За Русь!
Кровь горячила голову, умножала силу правой руки при каждом выпаде тяжелого длинного копья. Визжали черноусые печенеги, налетая на князя и по одному и по два сразу. Ярились молодые гридни, встречая печенегов копьями, стрелами, мечами, не допуская близко к князю. Но находников тьма. Вот уже и застава Славича отжата к реке Стугне, уполовинились числом около князя Владимира гридни, бьются у моста белгородские ратники. Вот уже при князе и десяти гридней не насчитать…
Ратный пот застилает глаза князю, гудит голова от ударов кривыми мечами по шелому. Долго ли еще сидеть ему на коне? Вспененная тысячами копыт, плескалась за спиной Стугна, тревожно затих неподалеку темно-розовый лес, облитый лучами предвечернего солнца. Над потемневшим долом и лесом нависла темная туча. Спасение — в лесу, но до него не добраться уже.
Пятит коня князь Владимир к Стугне, оглядывается на заставу Славича, а ее за печенежскими спинами не разглядеть. Над меховыми шапками печенегов лишь то и дело взлетали вверх сверкающие широкие наконечники русских копий.
Эти двое — будто степные курганники на перепела — упали сбоку. Князь Владимир успел укрыть себя щитом, из последних сил ударил мечом проносившегося мимо находника. И в тот же миг конь под ним взвился на дыбы. Перед глазами промелькнуло темное древко стрелы, впившейся в конскую шею около уха. Конь тяжело рухнул на землю. Боли в придавленной конем ноге князь не почувствовал — перед глазами вспыхнули розовые искры от удара спиной о твердую землю. Ему даже показалось, что сознание на время покинуло его. Открыл глаза и сквозь чудом уцелевший пучок ковыля глянул вверх — исполинским по величине витязем вырос над поверженным князем второй печенежский всадник. В правой руке занесенное для удара хвостатое копье.
Смерть дохнула в лицо князя, но он не закрыл глаза. Еще миг…
Князь Владимир дернулся всем телом, как тогда, пытаясь высвободить из-под коня ногу, чтобы вскочить и встретить ворога исполчившись, а не лежачим…
— Фу-у, наваждение неотвязное, — тяжело пробормотал князь, провел пальцами по воспаленным глазам, потер их легонько. Взмокла спина — теплое корзно придавило плечи словно ратная кольчуга. Позади послышались тяжелые шаги — так ходил по княжеским палатам только воевода Волчий Хвост.
Вошел воевода, глянул на князя из-под отвислых седых бровей — коль у отцовского меча встал, знать, о рати думал!
— Надобно, воевода, гонцов спешных слать к Любечу, ускорить всевозможно приход новгородской дружины. Страшусь я за Белгород, опечалил меня белгородский гонец вестью о полной бескормице. Умирающий меча не поднимет… Да сказать воеводе Яну Усмовичу, чтоб из Любеча, не мешкая, посадил на большие лодии престарелых воев и малогодных ратников окрестных селений и слал бы спешно мимо Киева до Родни.[55] За старшего пусть отправит сотенного Сбыслава. Его знают торки, не однажды у князя Сурбая в гостях бывал.
