Владимир Буртовой - Щит земли русской
Власич весело хохотнул, а потом руку вскинул к шелому, словно через железо хотел проверить, цела ли все-таки голова? И досказал свою быль:
— Когда очнулся, с того света возвратясь, вижу: стоят надо мною мои витязи и в лицо мне из шеломов воду плещут, да так ретиво, что едва не утопили. А на траве побитые находники лежат, головами в одну кучу.
Рядом дружинники улыбались, вспоминая, как это было, шутками про своего младшего воеводу перекликались.
И вдруг Власич сказал, видя сумрачное лицо своего спутника:
— Да, брат Янко, только чудо может спасти Белгород. Северные рати скорее чем за два десятка дней под Киев не подступятся.
— К тому времени Белгорода уже не станет. Корма вряд ли на седьмицу дней осталось. Страшно думать даже, что с нами станется потом! Дружинники с воеводой на печенежские копья кинутся, а дети?
Янко невольно поторопил вороного. Захотелось быстрее встать рядом с воеводой Радком, отцом Михайлой да с товарищами заедино. За Янком и Власич прибавил ходу своему коню. Ехали так долго в молчании, вдруг крик раздался за спиной:
— Власич! Дозорный знак подает слева!
Янко встрепенулся, глянул на юг, а там дружинник коня гнал галопом. Сказал, приблизившись:
— Печенеги видны, Власич. Там, возле мертвого дуба, у Сухой балки. Десятков до шести. Могут выйти нам в спину.
Власич повернулся к Янку. Тот огляделся — до Ирпень-реки было уже недалеко, суходол рядом.
— Мы почти у места, Власич. Дале я пойду пеши. Сбереги коня, друже. Если счастливо кончится осада, разыщу тебя в Киеве. А будет, ты придешь в Белгород с дружиной, тогда спроси двор кузнеца Михайлы.
Власич принял повод вороного.
— Сделаю, как просишь, Янко. Кланяйся белгородцам земно. Упаси бог вас от лиха, а боле того от полона. То хуже смерти для русича.
Янко спрыгнул с крутого склона суходола и побежал по высокой и пыльной заросли лебеды и чертополоха. Бежал, а сам чутко слушал: не застучат ли над головой копыта чужих коней, не раздастся ли там, слева, гортанный крик степняка, увидевшего добычу?
— Ирпень, — устало проговорил он, наконец-то увидев, как край неширокого суходола раздвинулся в стороны, блеснула поверхность реки. Только тут Янко поверил в удачу: не приметили его печенеги! — и грудью упал на прохладную траву, чтобы отдышаться и дать телу остыть после долгого бега.
Лежал недолго. День уже близился к обеду, а идти до Белгорода, хоронясь от находников, ох как далеко! Осторожно встал и вслушался в сотканную из птичьего гомона жизнь леса по берегам реки, потом пошел в воду. Закинув печенежский щит за спину, Янко вошел в реку и поплыл. Течение почти не чувствовалось, но меч и щит тянули вниз, и Янку пришлось грести в полную силу. Хотелось скорее выйти на берег, страшно быть замеченным вот так, посреди реки. Но вот ноги коснулись земли и погрузились в илистое дно, откуда поднялась темно-серыми клубами муть и шла в воде следом за человеком шаг в шаг.
С радостью ступил на твердый грунт. Вот и густая осока осталась за спиной, впереди чуть шевелили листьями кусты волчьей ягоды, шиповника, а там, за молодняком, стоял темный, полный шумной и радостной жизни лес, спасение одинокого русича перед лицом степи.
— А-а-ах! — ударил вдруг в уши резкий крик за спиной. Воинская выучка спасла Янка! В доли секунды успел он упасть на колени и руку со щитом вскинуть. И тут же почувствовал резкий толчок в щит.
— Поторопился, степняк! — закричал зачем-то Янко. — Поторопился вместо меня издать крик смерти!
Черное оперение еще дрожало перед глазами, а Янко уже бежал со всех ног к высокому осокорю, чтобы укрыться за его толстым стволом. И скорее угадал, чем увидел, когда печенеги, теперь уже несколько человек сразу, с кручи правобережья пустили стрелы ему вдогон. Резко упал в траву, головой под щит. Стрелы глубоко врезались в землю рядом, а одна будто раскаленным углем упала и вожглась в ногу, выше правого колена. Янко вскрикнул от боли: готовился к новому прыжку в сторону густых кустов, а тело вдруг стало непо слушным. Не поднимая головы, глянул назад: с десяток печенегов торопливо спускались на конях к воде, другие снова тянули стрелы из колчанов, надеясь не упустить русича. Потом увидел Янко, как печенеги, понукая коней, стали выбираться из реки, но не тут, где он за деревом затаился, а чуть ниже по течению — там берег был тверже и чище.
Янко пересилил боль, надломил древко стрелы у самой ноги, но вынимать наконечник не стал — чтоб кровь не хлынула. Рывком вскочил и, припадая на раненую ногу, кинулся в кусты. Рядом хлестнули по веткам печенежские стрелы.
— Наугад бьют, — понял Янко и запрыгал между кустов, уходя все глубже и дальше в лес. Печенеги кричали за спиной у реки, но не приближались. Янко ковылял, пригибаясь к самой земле и постанывая от растущей боли.
— Углядели поводного коня у Власича. Догадались, что кто-то за Ирпень ушел. Надумали изловить и дознаться, с чем послал меня князь Владимир в Белгород!
Янко бежал все дальше и дальше, между стволами берез и кленов, карагача и светло-зеленых осин: так раненый зверь, петляя, уходит от охотника, который встал уже на кровавый след. Бежал до тех пор, пока не стало вдруг темно — от сумерек ли вечерних, а может, и от крайней усталости. Остановился, взмокшей грудью припал к могучему и спокойному в своем величии дубу. Потом, тяжело дыша, почти упал под деревом, а под руками сплошным ковром устлано желудями.
Прислушался — тихо в лесу, погони не слышно. Луч солнца пронзил крону дерева, упал Янку на ноговицы, и он, следуя взглядом за лучом, словно впервые увидел свои ноги. Они лежали бесчувственные и неподвижные, будто чужие.
Было уже пополудни. Янко достал нож, торопливо отрезал подол платна. Потом скинул мокрые ноговицы, морщась от боли, осторожно потянул из тела остаток печенежской стрелы. Следом за темным наконечником сильно пошла теплая кровь, от слабости зашумело в голове, но Янко пересилил себя, туго стянул ногу повыше раны, а на рану наложил еще одну повязку. Теперь платно стало ему едва до пояса. Покончив с повязками, выжал мокрую одежду, встряхнул ее и надел снова. Улыбнулся скорбно:
— Сколь раз уже купель в реке принимал. И еще раз придется. Белгород на той стороне.
Решил трапезничать под этим же дубом. Достал из котомки ржаные лепешки и мясо, что дала ему в дорогу сердобольная ключница в княжьем тереме. Немного подмокло все, но голодному Янку и подмоклое в радость. Отощал и силы на исходе. Янко отрезал кусок мяса побольше — ночью где поешь? — отломил часть округлой лепешки. После недолгой трапезы засобирался в путь.
— Кровавника надо где-то сыскать да нажевать на рану. Не пристала бы хворь какая от грязи, — забеспокоился Янко и тихо застонал, поднимаясь. Потом оттолкнулся от дуба и захромал, налегая на печенежский меч, который легко уходил острием в толстый слой лесного перегноя.
