Владимир Буртовой - Щит земли русской
Рывком левой руки перекинул связанного врага через круп коня. Находник гулко ударился о землю, перевернулся с боку на бок и пропал в пыльной траве. Конь прибавил шагу. Перемахнув через Лыбедь, Янко наметом поднялся на левый берег и только тогда обернулся посмотреть на погоню. И не сдержал возгласа радости: наперехват печенегам из небольшой белоствольной рощицы правого берега Лыбеди вырвалась застава русичей. Печенеги с визгом повернули прочь. Застава погналась за степняками, а один дружинник подобрал сброшенного с коня печенега и через Лыбедь делал Янку знаки остановиться. Подъехал, спросил:
— Твой полон, витязь? — улыбка осветила доброе лицо со шрамом над правой бровью.
Узнав, откуда прибыл Янко, киевлянин легко перекинул печенега на коня к нему, поторопил ехать:
— Спеши, гонец. Мы же скоро возвратимся. Нам далеко уходить не велено, не завлекли бы в засаду, — и, чуть завалясь на правый бок, поскакал догонять товарищей.
Янко неспешно погнал притомившегося до испарины коня от речки Лыбеди мимо памятного киевлянам холма с могилой вещего князя Олега — склоны могильного кургана за минувшие восемьдесят лет уже покрыл густой дубравник. Вспугивая чутких трясогузок на мокрых камнях, проехал вдоль речушки Киянки между крутыми склонами Щековицы и Горы Кия. От Киянки повернул вправо и въехал на Подол — предградье Киева на просторном берегу Днепра. Ехал Подолом и дивился обилию ремесленного люда. Там звон железа слышен из кузницы, там в глубоком дворе усмарь[48] руками мнет кислые кожи, и запах нестерпимый бьет в ноздри даже здесь, в стороне. Чуть проехал мимо усмаря, как в другом дворе увидел кучу свежих стружек — тут липой пахнет, а в тени от солнца под навесом сложены желтобокие кади — знать, бондарь живет на этом подворье. А там, за бондарем, кравец[49] вывесил свои изделия: белого льна ноговицы, да длиннополые платна, да расшитые красной ниткой шелковые халаты в немалую цену. Разминулся Янко, едучи по Подолу, и с телегой гончара. Понуро опущена голова у мастера — знать, плохо торг шел, с товаром назад возвращается. Причина понятна — торговые мужи из других земель не едут купить изделия киевлян, печенеги дорогу перекрыли. А товар отменный, вон как тонко звенят корчаги. И горшки один краше другого, славно высушены и красно[50] расписаны.
Крутым Боричевым увозом поднялся Янко на Гору Кия, первооснову Киева. Давным-давно здесь, по рассказам старейшины Воика, славянский князь Кий поставил город вместе с братьями Щеком и Хоривом, да славная сестра Лыбедь жила с ними. Теперь древний князь Кий и не признал бы этих мест! Средь многих стран возвеличился город, названный его именем. И отстроился Киев новыми теремами со многими светлыми горницами, с боковыми и висячими переходами да с богатыми клетями во дворах за крепкими заборами — частоколами. Ставятся уже и каменные терема, тому пример показал князь Владимир: старый терем княгини Ольги и князя Святослава за ветхостью разобрал, каменный отстроил, с мраморными колоннами у входа.
Рядом с княжьим теремом высится церковь Святой Богородицы. А возле нее — черные из меди кони. Привез этих четырех коней князь Владимир после удачного похода на Корсунь. Почувствовали тогда гордые византийцы силу русского войска! На равных заговорила с ними Русь, принудила уважать себя. Взял тогда князь Владимир в жены сестру императора Василия — прекрасную гречанку Анну, а Корсунь вернул Византии как вено за невесту. Отец Янка, кузнец Михайло, был в том походе ратником, а потом помогал князю тех коней ставить на Горе — память грекам о Корсуни, чтоб вспоминали, приезжая в Киев по делам и с торгом.
Проехал Янко мимо церкви и мимо груды еще не убранных разновеликих камней, лежащих близ входа в церковь, приблизился к каменному крыльцу, где стояла стража, прячась в тени толстых колонн.
Янко соскочил с коня и отогнал прочь шумную ватагу детей — увязались от самого Подола, норовя связанного печенега дернуть за черные волосы обнаженной головы. Притянул вороного к коновязи, привязал повод за кованое кольцо. Тут же два рослых дружинника встали рядом, смотрят на Янка и на печенега.
— Кто ты и откуда? — спросил старший.
— Из Белгорода гонцом, — ответил Янко и назвал себя.
— Так, — старший пощипал себя за курчавую русую бороду, словно сомневаясь в истинности его слов. Еще раз посмотрел на печенега, который повис руками и ногами ниже конского живота. Вновь спросил:
— А этот ворог откуда у тебя?
— В пути силой взял. Пусть воевода Волчий Хвост спрос ему учинит о силе Тимаря.
— То дело. Эй, гридни! — крикнул страж в прохладное нутро терема. Оттуда мигом выбежали четыре дружинника, сверкая начищенной воинской снастью.
— Имайте печенега да волоките в темницкую, где прочие тати[51] сидят. Там его и спросят, — старший стражник снова повернулся к Янку: — Не гневись, воин, но меч и нож оставь здесь. Без того в терем князя не могу впустить.
«Своих опасаются, — подумал Янко, вздохнул с огорчением. — Эх, княже, княже, бояре ли тебя так путают, сам ли страшишься кровной мести с той поры, как ввел на Руси новый закон и татей, в устрашение иным, стал карать смертию?»
Безоружный, Янко молча проследовал за стражем по сумрачному прохладному переходу на верхнее жило.[52] Поднялись по крутой деревянной лестнице. У входа в палату Янко увидел иную стражу: в дорогом, узорами украшенном снаряжении, в шелковых ноговицах да в добротных черевьях. Не простолюдины охраняют палаты князя Владимира, а дети бояр, старшей дружины.
— Из Белгорода к князю Владимиру гонец! — возвестил страж и ушел вниз, на свое место. Янка ввели в палату, и два гридня встали за спиной. Еще один ушел позвать киевского воеводу Волчьего Хвоста.
Воевода появился скоро. Тяжело ступая немощными от старости ногами по выстланным в покоях коврам, он вошел через дальнюю широкую дверь. Стараясь не гнуть спину, подошел к Янку, светлыми зоркими глазами вгляделся в лицо Янка из-под всклокоченных седых бровей. Нахмурился.
— Худая весть? — только и спросил воевода. Янко в двух словах сказал о тяжком времени, наступившем для осажденного печенегами Белгорода. Просил допустить до князя Владимира.
— Иди за мной. Князь Владимир уже оповещен о гонце воеводы Радка.
Прошли через этот зал и очутились в боковой просторной горнице. Князь был один, — высок, с непокрытой головой, волосы выбелены ранней не по годам сединой густо. На плечах накинуто теплое недорогое корзно — в каменных палатах и летом прохладно. Князь перед их приходом читал книгу в тяжелом кожаном переплете.
