Три побега из Коринфа - Витольд Маковецкий
Поэтому Лисипп колебался. Он смущенно теребил себя за бороду. Он смотрел с бессильной яростью на огромный коринфский корабль, который спокойно готовился к отплытию. К этому моменту на берегу собралось уже много людей.
— Выдайте его стражникам! - кричала толпа.
— Выдайте и уплывайте отсюда! — орали другие.
Диосс все это слышал, видел и понимал. Да, они его выдадут, затем Полиникоса убьют и все будет кончено. Полиникос погибнет вместе с Карией, Эвклеей и его братиком. Все будет кончено! Все и так уже кончено! Никто больше не позаботиться о них, если Полиникус погибнет. А он, ведь, его друг, единственный друг. И он должен умереть!
Глядя на эфесскую барку и на огромный сторожевой корабль, его взгляд вдруг упал на огонь, который ярко горел в бочке на камне прямо на берегу, где стоял на якоре коринфский корабль. Он отбрасывал свет пламени на море и освещал берег. Огонь горел в маленькой бочке со смолой, установленной на железном основании, вмонтированном в камень. Такие костры зажигались каждую ночь посреди гавани. Сторожевой корабль стоял возле самого огня.
Глаза Диосс загорелись. Он изо всех сил бросился к бочке с огнем.
— Эфесцы убегайте, быстрее уходите, дураки! — кричали из толпы.
— Бесполезно, их скоро догонят. Их легко догонят! — кричали солдаты. - Берегитесь, корабль вот-вот отойдет от берега. Они не слишком торопятся. Они и так уверены, что догонят их.
— Нет, они их не догонят, — прошептал Диосс, который был уже рядом с костром. Он был бледен и уже не плакал, он знал, что делать. Он знал даже, что он может погибнуть, и даже, что он должен погибнуть. Но это не имело никакого значения. Еще не все потеряно. Пусть он погибнет, но, по крайней мере, он спасает своего друга. Полиникос должен выжить. По крайней мере, он должен остаться жить. Только в том случае, если ему удастся сдвинуть эту бочку с места?
Он подбежал, напряг все силы и с огромным усилием вытянул бочку из стояка; он снова откинулся назад, свалил бочку на бок и горящая смола постепенно начала выливаться наружу. Диосс стал толкать ее обеими руками и ногами к берегу, еще шаг-полтора... и бочка с грохотом покатилась на палубу, стоящего на якоре, корабля, оставляя за собой поток струящегося огня.
Наступила зловещая тишина. Затем единственный громкий крик сотряс берег.
— Корабль охраны горит.
Диосс вне себя от восторга и боли, с обожженным руками и ногами и горящим хитоном на груди смотрел на дело своих рук широко с открытыми глазами.
Корабль охраны загорелся.
Гребцы побросали весла и руль, и начали прыгать в воду, другие, засуетившись и толкая друг друга, побежали на берег, остальные заметались, чтобы потушить пожар.
А что сделала эфесская барка? Она уплывала,заработав веслами изо всех сил. И была уже далеко.
Теперь они поверили, что смогут спастись и уплывут... Они сейчас уплывут... Налягут на весла и уплывут, и он Полиникос вместе с ними.
— Он спасен… — радостно и восторженно прошептал Диосс…
В это мгновение он получил страшный удар в бок и упал. Страшная боль пронзила его тело. Но он все же услышал или ему показалось, что услышал, издали победные крики. Ему захотелось еще раз взглянуть на исчезающий во тьме корабль, но он уже не смог. Он получил еще один удар, затем еще, и еще. Туман закрыл ему глаза. Темная завеса заслонила все вокруг. Диосс упал как подкошенный и ударился головой о каменную насыпь.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Клянусь Зевсом, Аресом, великой матерью богов Реей, Посейдоном, Гефестом, клянусь, памятью моих предков, что пока я жив, попытаюсь спасти своего друга Диосса, а если он погибнет, то до последнего вздоха, до самой своей смерти буду мстить за него и постараюсь спасти тех, кого он любил. И если я не выполню эту клятву, или замешкаюсь или отступлю — пусть Аид поглотит меня и пусть Эринии разорвут меня на части. Я клянусь в этом и призываю Зевса в свидетели.
Полиникос стоял бледный, с горящими глазами. Когда он закончил, измученный упал в кресле. Вокруг него царила полная тишина. В мегароне дома Меликла сидели четыре человека. Полиникос, его отец Диомен, Ксенон и Меликл.
Отец Полиникоса, старый офицер самосской армии, был печален и хмур, как ночь. Он с беспокойством поочередно смотрел на бледное, усталое лицо своего сына и на суровое лицо своего зятя Меликла.
— Что ты об этом думаешь, Меликл?
Меликл серьезно посмотрел на него, затем медленно встал и также подошел к небольшому домашнему алтарю, встроенному в стену в углу мегарона.
— Клянусь, — сказал он спокойно, — что я не оставлю своего друга Диосса и что я тоже буду бороться до последнего вздоха, чтобы спасти его. Пусть моими свидетелями станут Арес и Посейдон, а Зевс услышит мою клятву.
Снова воцарилась тишина.
Диомен сердито дернулся.
— С каких это пор и как, — сказал он строго, — двенадцатилетний мальчик смог стать другом взрослого мужчины, овеянного славой и лаврами Греческих Игр?
— С тех пор, — ответил Меликл, — когда этот двенадцатилетний мальчик поступил, как герой, достойный военных лавров.
— Вот, если бы он был чистокровным эллином
— Вы несправедливы, Диомен, — сказал Ксенон, который до этого молчал, — он спас жизнь твоему сыну и мне. И если бы не он, мы бы сегодня не увидели солнца. И меня не интересует, кем были его отец и мать. В тот момент, когда он поджег этот проклятый корабль, он был для меня сыном бога.
Полиникос кивнул.
— Да, он выкупил нашу жизнь, и не спорил о цене.
Диомен не ответил.
— Конечно, мальчика уже нет в живых.
Ксенон яростно возразил: — Нет, Диомен, когда мы так внезапно отплыли с перешейка, мы обнаружили, что с корабля пропали двое наших матросов. Лисипп подумал, что коринфяне задержали их и что мы больше с ними не увидимся, и очень горевали. Но эти неглупые парни поняли, что произошло, и конечно, не
