Крепостное право - Мария Баганова
Смерть мужа поставила Татьяну Петровну в тяжелое юридическое положение. Она сама считалась уже лично свободной и имела право на наследство, а вот ее сын переходил теперь к родственникам Ивана Костомарова – помещикам Ровневым. Эти Ровневы, откровенно шантажируя Татьяну Петровну, предложили ей за 14 тысяч десятин плодородной земли жалкие 50 тыс. рублей ассигнациями и вольную ее сыну. Поставленная в безвыходное положение женщина немедленно согласилась.
Иван Семёнович Семёнов
Истинный ужас внушают скупые строчки из биографии архитектора Ивана Семёновича Семёнова (? –1865) – крепостного графа Аракчеева. С 1811 по 1817 год он учился в Академии художеств, где получил ряд наград и откуда был уволен по прошению его «владельца» – графа Аракчеева. В 1843 году стал академиком, в 1859 – профессором. Им было сооружено немало красивых зданий в имении Аракчеева – Грузино.
Барон Врангель сообщает нам: «Аракчеев в минуты гнева не раз бил своего архитектора – профессора Академии художеств» и в другом месте: «Аракчеев сек его за малейшую провинность».
Среди работ Семёнова – проект дома для полицейского управления (1844), переделка интерьеров и иконостаса в церкви Воскресения Христова в доме Н.В. Воейкова (1864), проект кавалерийской казармы на 600 человек.
Безымянный архитектор
Но, наверное, самая мрачная картина предстает перед нашим мысленным взором после прочтения «Клочков воспоминаний» шталмейстера Двора Его Императорского Величества, одного из крупнейших коннозаводчиков России Александра Александровича Стаховича (1830–1913), в которых есть выдержки из воспоминаний актера Михаила Семёновича Щепкина (1788–1863). К сожалению, Щепкин, пересказывая историю, не называл имен: «В Курской губернии в начале нынешнего XIX столетия был помещик, обладавший громадным состоянием и известный по своей жестокости, выходившей из ряду вон даже и в то время, когда общее положение крепостных было далеко не отрадное.
Был у него архитектор из дворовых. Приказывает ему барин выстроить каменную плотину со шлюзами, спуском, каменными устоями для мельницы с 12-ю поставами, сукновальней, толчеею и прочими удовольствиями. Большая река бежала в крутых берегах; сила воды была страшная, особенно в половодье. Архитектор представляет план, барин делает много изменений и приказывает строить по его указаниям. Архитектор пробует доказать, что так строить нельзя, что при первом же сильном напоре воды плотина не устоит… «Молчать, скотина, делай, как приказано!»
Строит архитектор, как приказано. Барин, чтобы удалась плотина с его изменениями, не жалел ни вековых дубов, ни железа, ни камня. Выстроили на славу. Освящал плотину сам архиерей, провозглашал многолетие помещику протодиакон. На открытии пировал губернатор, ликовала при громе музыки и пушечной пальбе чуть ли не вся губерния… а весной, как и предсказывал архитектор, плотину все-таки сорвало.
Барин на развалинах этой самой плотины разложил архитектора, высек, дав 300 розог, и снова распорядился строить по своим указаниям. Долго валялся архитектор в ногах барина, умоляя позволить ему строить, как велит наука, но барин был твердый и стоял на своем. Снова выстроили, освятили, а весною плотину опять разрушила водная стихия. Опять пороть архитектора, который, после экзекуции, тут же, на барских глазах бросился в реку и утонул».
«Что тут было делать бедному барину? Другого крепостного архитектора нет – и не будет. Пришлось строить плотину по плану покойника, но уже без барских изменений. Плотину выстроили, и стоит она непоколебимо несколько лет, но барину всё не верилось, что покойник был прав и плотина прочна. Он всё боялся, как бы чего не случилось, и приказал на въездах поставить шлагбаумы и не пускать никого ни по мосту, ни по плотине».
Впоследствии самодурство и жестокости этого барина привели к тому, что он оказался под следствием, но оно кончилось ничем: угрозами и денежными посулами честного следователя довели до самоубийства.
Васька-музыкант
Мемуаристка Елизавета Николаевна Водовозова, дама с передовыми взглядами, оставила нам записки о годах своего детства и юности, о своей семье – помещиках Цевловских. Ее родители считали себя людьми просвещенными, но даже и они бывали совершенно безжалостны, когда речь шла о крепостных.
Елизавета Николаевна пишет, как ее покойный отец стал приглядываться к одному восемнадцати-девятнадцатилетнему парню, которого рассказчица называет просто Васькой, присовокупляя к имени прозвище – музыкант. Талант Васьки состоял в том, что он умел моментально освоить любой музыкальный инструмент. «Васька играл на скрипке, балалайке, гармонике, на разных дудочках и свисточках, играл как веселые плясовые, так и заунывные. В музыкальном отношении у него всё выходило более осмысленно и своеобразно, чем у кого бы то ни было из деревенских музыкантов. Но когда отец добыл для него на время настоящую хорошую скрипку и заставил его сыграть ему на ней, Васька просто поразил его: он долго настраивал ее, долго приноравливался к новому для него инструменту, долго подбирал то одно, то другое и вдруг заиграл знакомый отцу ноктюрн Шопена. На вопрос изумленного отца, откуда он взял то, что играет, Васька объяснил, что, когда в нашей усадьбе в прошлое лето гостила одна барыня, она часто играла это у нас на фортепьяно; он нередко слушал ее, стоя под окном, и с тех пор эта «песня» (он так называл ноктюрн) не давала ему покоя, но ему не удавалось подобрать ее на своей простяцкой скрипке».
Отец написал о своем необычном крепостном «князю Г.» – одному из богатейших помещиков средней полосы России. Князь охотно принял Ваську в свой оркестр, а через года два предлагал за него Цевловскому большие, по тогдашнему времени, деньги. Князь писал, что Васька «обладает феноменальными музыкальными способностями, что он на память, по слуху удивительно верно передает сложные в музыкальном отношении вещи из репертуара его жены и что вообще он оказался человеком даровитым: быстро, между делом, научился грамоте, имеет большую склонность к чтению и еще легче усваивает музыкальную грамотность и преодолевает технические затруднения».
Но Цевловский от сделки отказался, так как сам мечтал устроить у себя театр. С этою целью он и отдал в обучение Ваську, а вовсе не для того, чтобы устроить музыкальную карьеру своего крепостного.
Увы, помещик Цевловский рано умер, а его супруга вовсе театром не интересовалась. Она предложила Ваське выбирать одно из двух: идти на оброк или взять участок земли и поступить в один разряд с крестьянами-землепашцами. В то время Василию уже перевалило за тридцать лет; он был женат, хотя детей не имел, и уже более тринадцати лет не работал на земле. Он не смог принять решения, так как не привык жить своим умом.
Его жена – тонкая и хрупкая Минодора – была грамотной, даже читала и понимала по-французски. Раньше она служила горничной, шила и убирала комнаты, но никогда не делала никакой грязной работы. После смерти помещика Цевловского материальное положение семьи изменилось, и барыня уже заставляла Минодору делать самую трудную и неприятную работу, и при этом постоянно к ней
