Крепостное право - Мария Баганова
Минодора от постоянных попреков нервничала, всё сильнее кашляла, худела и бледнела. Выбегая на улицу по поручениям и в дождь, и в холод, она опасалась даже накинуть платок, чтобы не подвергнуться попрекам за «барство».
Крестьяне тоже попрекали чету музыканта и горничной и всячески их высмеивали. Его ученость не вызывала у односельчан уважения, а лишь презрение.
Барыня отказывалась понимать, что ее крепостной за тринадцать лет отвык от сельской работы. Она поставила Ваську-музыканта косить – так он одну за другой зазубрил две косы. Отправила на молотьбу – так он вместо соломы попадал цепом по ногам рабочим. Поставила его строгать – он испортил рубанок. Это вызывало у барыни вспышки ненависти, она обзывала своего крепостного «цыганом» и «дармоедом».
Василий уговаривал барыню продать его, выражая надежду, что за него, как за музыканта, могут дать хорошие деньги. Но барыня только взъярилась:
– Как ты осмеливаешься еще такой вздор болтать?! – закричала она. – Таких дураков на свете больше нет, кому нужна твоя дурацкая музыка!!!
Положение Василия несколько выправилось, когда барыня отправила его продавать «сельские сбережения» – то есть продукты. Каково же было ее изумление, когда он по возвращении выложил ей на стол сумму, в четыре раза большую, чем его предшественники: так как он был грамотным, перекупщики не смогли его надуть.
Но судьбе всё же было угодно улыбнуться крепостному Василию: к госпоже Цевловской пришло письмо от княгини Г., муж которой некогда держал Ваську у себя для обучения музыке. Княгиня в память покойного мужа просила продать ей Василия вместе с женой. Она желала выкупить музыканта, чтобы дать ему свободу и помочь развитию его блестящих музыкальных дарований.
Цевловская, хоть и мнила себя «защитницей народа», не могла понять, как такая богатая и знатная женщина, как княгиня Г., может желать купить крепостного не для себя, а для того, чтобы дать ему свободу. Поэтому поступок княгини она отнесла к разряду «барских затей». Она назначила за чету крепостных немалую сумму – 1500 рублей, в расчете, что княгиня никак не даст так много.
Каково же было изумление Цевловских, когда через несколько недель после этого к крыльцу подкатила пустая, запряженная парою бричка, кучер которой подал барыне пакет с деньгами и письмо от княгини: она не только посылала всю затребованную от нее сумму, но прибавляла еще несколько десятков рублей на хлопоты для того, чтобы все бумаги о продаже их были как можно скорее оформлены и доставлены ей.
Свобода вызвала у Василия не радость, а приступ паники: он не знал, что с ней делать. То, что теперь ему придется не выполнять барские прихоти, а жить своим умом, страшило его. «Он рыдал так отчаянно, что весь его сутуловатый, высокий стан судорожно сотрясался», – вспоминала Водовозова.
Однако уже полгода спустя Василий написал своим бывшим хозяевам, что он и его жена живут с княгинею в Москве, что жена его исполняет роль горничной, но на жалованье, а он служит в оркестре при одном из московских театров. Затем Цевловские получили известие, что княгиня Г. ликвидирует все свои дела в России и уезжает навсегда за границу, куда с нею отправляются музыкант Василий и его жена.
Николай Семёнович Смирнов
Первым из крепостных, чье мнение о своем подневольном состоянии нам известно, был Николай Семёнович Смирнов (1767–1800) – сын крепостного – управляющего имениями князей Голицыных. Несмотря на свое социальное положение, его отец был образованным человеком: он торговал книгами и занимался распространением последних томов «Поучительных слов…» митрополита Платона (Левшина).
Николай Смирнов получил хорошее домашнее образование, знал французский, итальянский и немного английский языки. К тому же он посещал лекции в Московском университете (как крепостной, он не считался студентом) и брал частные уроки у профессора юриспруденции, академика Семёна Ефимовича Десницкого. Эти занятия не были регулярными, так как юноша полностью зависел от прихотей князя, загружавшего его канцелярской работой. Конечно, Николай Семёнович не мог не осознавать всей несправедливости своего крепостного состояния. Он несколько раз пытался выкупить себя и свою семью из крепостной зависимости, но безуспешно. Перенеся тяжелую болезнь, вызванную главным образом, как он сам пишет, «омерзением к рабству», он просил своих господ отдать его в солдаты, но также получил отказ. Тогда он попытался бежать за границу – но и тут неудачно: в пути его ограбили, а потом он снова тяжело заболел. Смирнова арестовали как беглого и отправили в Тайную канцелярию. Там на допросах он и дал показания, оформившиеся в довольно пространную автобиографию, впоследствии изданную.
Нетрудно понять, что высказывания Смирнова о крепостном праве взбесили следователей и судей. Он был приговорен к повешению. Но смертная казнь в России была отменена, поэтому приговор заменили на другой: 10 ударов кнутом, вырезание ноздрей, клеймение и каторга. Но Смирнову повезло: императрица Екатерина сжалилась и еще раз смягчила приговор. В июле 1785 года по ее приказу Смирнов был отправлен в Сибирь «в состоящие в Тобольске воинские команды солдатом». Там, как человек образованный и умный, он сразу привлек внимание начальства. Спустя три года он был произведен в фурьеры, а чуть позднее – в сержанты.
В звании сержанта Смирнов преподавал в солдатских училищах, обучал «малолетних разного звания чинов», а также «употребляем был по разным горным и заводским препоручениям». Также он сотрудничал в местном журнале «Иртыш, превращающийся в Иппокрену». Иппокреной назывался источник на горе Геликон, образовавшийся от удара копыта крылатого коня Пегаса. Считалось, что всякий, кто испил воды Иппокрены, становится поэтом.
В журнале Смирнов печатал переводы и свои оригинальные стихотворения, подписывая их инициалами «Н.С.». Некоторые стихи он посылал в Москву, в журнал «Приятное и полезное препровождение времени», где печатался даже сам поэт Сумароков. В течение 1794–1796 годов Смирнов напечатал здесь одиннадцать оригинальных и переводных произведений. Все его стихи отличались крайним пессимизмом. Вот, к примеру:
О вы! которые рождаетесь на свет!
Мой взор на вашу часть с жалением взирает;
И самой смерти злей собранье здешних бед,
В сей жизни человек всечасно умирает.
Из недр ничтожества когда б я мог то знать
И если бы творец мне дал такую волю,
Чтоб сам я мог своей судьбою управлять, —
Не принял жизни б я и презрил смертных долю.
В 1798 году Смирнову удалось уволиться из армии, и он был зачислен в штат Иркутской суконной казенной фабрики как человек «способный и исправный, знающий обычай и язык тамошних народов». К сожалению, проработал он там совсем недолго: в 1800 году Смирнов умер совсем молодым человеком. Известно, что незадолго до смерти он женился, но детей у него не было.
Александр Васильевич Никитенко
Подробнейшие записки о своей жизни оставил Александр Васильевич Никитенко (1805–1877) – историк литературы, цензор, профессор Санкт-Петербургского университета, действительный член Академии наук. Его
