Эсташ Черный Монах - Виталий Дмитриевич Гладкий
Размер стада мог составлять несколько сотен голов у скромного владельца и достигать шестидесяти тысяч, как, например, скот, принадлежавший монастырю Эль Паулар. Без собак с таким количеством животных справиться просто невозможно.
Мастино очень высоко ценились. За убийство щенка или взрослой собаки налагались крупные штрафы, а присвоить себе потерявшегося мастино можно было только с разрешения объединения крупных овцеводов.
С самого рождения пес кормился и жил бок о бок с овцами, которые были для него настоящей семьей. Охрана овец была делом жизни мастино, у которого чувство собственности было развито с раннего возраста. Отойти от овец сука могла только для того, чтобы покормить подсосных щенков. Обучать пастушьих собак охранять скот не было необходимости; они отлично знали свое дело.
Ленивые и апатичные днем, мастино преображались к ночи. Оснащенные ошейниками с шипами, они бдительно охраняли стада, реагируя на малейший тревожный сигнал. Знатные люди Кастилии с некоторых пор завели моду на использование этих псов в качестве телохранителей. А уж как сторожа поместий они были просто незаменимы. Мало у кого из воров или грабителей появлялось желание познакомиться с громадным псом ростом с крупного теленка.
Тем не менее для Бенитеса и Эскобара псы не стали преградой. Порывшись в своей объемистой сумке с воровским инструментом, они достали оттуда несколько кусков свежего мяса и, подозвав псов, – слегка постучали по забору – перебросили их в патио. Чуткие мастино, прибежавшие на подозрительный шум, сначала басовито залаяли: «Гу-ф, гу-ф!», а затем жадно набросились на подношение воров. Спустя небольшой промежуток времени псы улеглись и затихли.
– Вы их отравили? – спросил Эсташ.
– Как можно, сеньор! – возмутился Эскобар. – Эти псы ничего плохого нам не сделали. Мы их усыпили. Надолго.
Рамон уверенно вел в полной темноте всю гоп-компанию по направлению к корралю. Похоже, он давно разведал, где Иосеф ал-Фахар хранит свою казну. В саду махо подошел к довольно крупному камню, который составлял композицию с другими каменными обломками, и сказал Эсташу:
– Помоги!
Вдвоем они сдвинули камень без особых усилий. Создавалось впечатление, будто его подошва была смазана маслом. На поверку оказалось, что камень движется по трем хорошо отполированным желобкам, в которых лежала круглая галька.
Камень скрывал под собой железный люк. Он был заперт на внутренний замок, явно мудреный, потому что воры долго совещались, прежде чем пустить в ход свои отмычки. С замком они возились долго. У Эсташа так гулко билось сердце от огромного волнения, что, казалось, его стук был слышен даже на улице.
Рамон с виду был невозмутим, хотя по тому, как бегали тугие желваки на его скулах, можно было понять, что махо сильно нервничает. Ведь время шло, и неровен час, вдруг какому-нибудь охраннику-мавру приспичит прогуляться по корралю. Ладно бы они уже уходили с добычей, тогда можно и пошуметь. А так им придется убраться не солоно хлебавши.
И конечно же, Иосеф ал-Фахар перетащит свои сокровища в другой тайник. Попробуй потом отыщи его…
Наконец что-то тихо звякнуло, затем щелкнуло, воры радостно осклабились, с трудом подняли за ручку массивный люк и нырнули в черный зев подземелья, который вскоре окрасился неровным желтым светом потайной воровской лампы.
– Сторожите люк! – приказным тоном сказал Рамон и спустился в подземелье вслед за ворами. – Бросьте сюда мешки!
Эсташ повиновался. Ему самому хотелось посмотреть на сундуки алмошарифа, доверху набитые монетами (по крайней мере, так утверждал махо), но он отдавал себе отчет в том, что кто-то должен находиться наверху. Если слуги Иосефа ал-Фахара закроют люк, они окажутся в мышеловке, откуда нет выхода.
Разве что на плаху…
Ближе к утру, сгибаясь под тяжестью мешков с золотыми мараведи и серебряными дирхемами, они оказались на берегу Тахо. В сокровищнице Иосефа ал-Фахара было много различных вещей из золота и серебра, но Рамон приказал брать только монеты. «Не пахнут только деньги», – изрек он премудрость древних римлян. А это значит, что найти тех, кто ограбил алмошарифа, будет невозможно.
– Ну что, поделим наш улов и разбежимся? – сказал Бенитес, нервно потирая руки.
Он явно побаивался махо и Эсташа. Что касается Эскобра, то он не выпускал из рук топорик. Слишком много денег они взяли. И кто знает, что на уме у этих двух сеньоров…
– Всенепременно, – ответил Рамон, широко улыбаясь. – Уже светает, так что приступим.
Его добродушная улыбка подействовала на воров успокаивающе, и они немного расслабились. И в этот момент холодно сверкнул клинок навахи, и на шее Эскобара появилась тонкая красная полоска, которая начала быстро расширяться. Он упал, и из его взрезанного горла потоком хлынула кровь.
Рука Бенитеса рванулась к поясу, где находился его нож, но в Рамона словно вселился бес. Момент второго выпада Эсташ даже не заметил. Клинок навахи вошел в печень вора почти целиком; удар был страшной силы и неимоверной точности.
Эсташ невольно схватился за рукоять своего меча и отпрыгнул в сторону, но махо лишь ощерился, как волк (эта гримаса должна была обозначать дружелюбную улыбку), и спрятал свое страшное оружие.
– Помогите, мой друг, избавиться от этого мусора, – сказал он Эсташу, указывая на поверженных воров.
Вдвоем они справились с делом быстро, и воды Тахо приняли два тела, которые тут же скрылись в водовороте.
– Я вам обещал, что воры никому ничего не скажут? Как видите, свое обещание я сдержал. Теперь нас может выдать только какая-нибудь рыбина, выловленная в Тахо, – если она каким-то чудом освоит человеческую речь и захочет исповедаться перед тем, как попасть на сковородку. Что ж, теперь можно разделить нашу добычу…
Эсташ вернулся в свое жилище уже под утро. Он едва дотащил свою долю к дому сеньора Маурисио. Кожаные мешки с деньгами юноша спрятал на чердаке, а сам, немного подкрепившись (выпил кубок вина и съел кусок хлеба), поторопился на рыночную площадь Сокодовер. Он намеревался приобрести хорошую лошадь и сбрую.
Пришла пора прощаться с Толедо…
Глава 8. Монах
Глухой, чуть надтреснутый звук колокола звонницы монастыря Святого Вулмера, принадлежавшего ордену бенедектинцев[46], отметил полночь. Эсташ забыл, когда спал нормально; он уже привык к колокольному звону, тем не менее невольно вздрогнул.
Нужно подниматься… Он спал, не раздеваясь, поэтому собрался быстро. Эсташ пригладил пятерней непокорные всклокоченные волосы, сунул босые ноги в несколько великоватые сандалии, которые достались ему от
