Виталий Гладкий - Тень Торквемады
В каюте на его койке кто-то спал. Судя по одежде и портупее, висевший на гвозде у изголовья, это был идальго. Отвернувшись к стене, он храпел так смачно, что Пинто сразу же понял, чем вызван этот храп. Похоже, идальго хорошо приложился к бутылке, перед тем как его сморил сон.
— Э-э, сеньор! — Пинто грубо потормошил наглеца. — Покиньте мою каюту!
Жилище капитана и его помощника на корабле были почти святыми местами, и никто из матросов не имел права без начальственного соизволения переступать через порог каюты.
— Иди к дьяволу! — проворчал идальго, но все же оторвал лохматую голову от постели и посмотрел на Фернана Пинто нахальными глазами, изрядно покрасневшими от чрезмерных излияний.
Фидалго словно пронзили шпагой. Он дернулся и резко отступил назад. Не может быть! Перед ним на койке сидел его бывший капитан и друг Антонио де Фариа-и-Соуза! Живой и невредимый!
— Чего таращишься? — спросил де Фариа. — Принеси лучше бутылку вина. В горле — пустыня, а в желудке словно прошел караван верблюдов, которые опростались.
Казалось, он совсем не удивился, узрев Фернана Пинто. Пират вел себя так, будто они расстались вчера, после очередной попойки. Но, похоже, до него кое-что все-таки дошло. Антонио де Фариа вдруг широко открыл глаза, изумленно ахнул, вскочил на ровные ноги, и они обнялись, от переизбытка чувств, крепко похлопывая ладонями друг друга по спине.
— Мне сообщили, что ты погиб! Утонул вместе с судном, — сказал Фернан Пинто, когда собрался с мыслями. — Я даже заупокойную мессу заказал.
— Господь еще не решил, куда отправить меня — в ад или рай, — ответил Антонио де Фариа и заразительно рассмеялся. — Вот я и задержался на этом свете. Кто-нибудь принесет нам вина? — гаркнул он в приоткрытую дверь.
Наверное, Альфонсо Диас уже сообразил, что встретились давние приятели, поэтому вино и кубки появились сразу же, едва затихло эхо от трубного гласа бывшего предводителя морских разбойников. Сам капитан не стал мешать разговору двух своих начальников — так по крайней мере его проинформировал невзрачный монашек-инквизитор, который решал вопросы с грузом и оснащением каравеллы, — и скромно отошел на корму, откуда с интересом стал наблюдать за сценкой, нередкой в портах Испании. Портовая шлюха не получила за свои «труды» оговоренную сумму от хмельного матросика и теперь ругала его на все заставки, смачно уснащая свою речь такими выражениями, которые мог позволить себе разве что бывалый боцман.
В Испании существовало понятие о профессиях подлых и благородных. В число подлых поначалу входило великое множество профессий. Например, булочники, суконщики, прядильщицы, лекари, мясники, солдаты, купцы, ростовщики, нотариусы. А также жонглеры и проститутки. Первые исполняли непристойные эротические танцы, вторые торговали своим телом.
В конечном итоге высочайшим королевским повелением ряд профессий присоединили к списку полезных и вычеркнули из числа подлых. Подлых профессий осталось совсем мало. Разве что нотариусы. Ведь они подло берут деньги с доверчивых простаков и ничего полезного не производят; но какой-то толк от них все же есть, потому что этот мир немыслим без стряпчих. В конце концов их тоже вычеркнули. Не повезло лишь жонглерам и проституткам.
Первые по-прежнему исполняли танцы, противные взгляду истинного христианина, а вторые торговали своим телом налево и направо, уводя из семьи честных мужей и смущая их благочестивых жен.
Но тут появился епископ Томас Кобхэмбский. Ему пришло в голову написать сочинение под названием «Руководство для исповедников», посвященное проституткам. В этом сочинении он представлял проституток как наемников для служивых людей, особенно для купцов, которые подолгу пребывают в дороге. А поскольку торговля превратилась в двигатель прогресса, то и миссия проституток оказалась невероятно высока. Тем более что выполнялась она с риском для жизни и здоровья.
Святой отец так увлекся описанием нелегкого труда проституток, что в кругах адептов началось брожение. «Руководство для исповедников» передавалось из рук в руки, ибо человек ничтожен и подвержен слабостям. Это привело к неслыханному шагу — исключению проституток из числа подлых профессий. Так в Испании осталась всего одна подлая профессия — жонглеры. Их теперь презирали даже проститутки, не говоря уж о суконщиках и нотариусах.
Тем временем Антонио де Фариа рассказывал:
— …Когда тебя совратил своими сладкими речами и сманил этот твой монах Ксаверий, я с небольшой эскадрой решил отправиться на зимовку в Сиам, чтобы продать там товары и разделить добычу уже звонкой золотой монетой, которая будет выручена от этой продажи. Команды судов поклялись соблюдать эти соглашения, и все мы приложили свои руки к составленной по этому случаю бумаге. А после встали на якорь у некоего острова, прозванного Разбойничьим. Он был выбран из-за того, что лежал ближе других к открытому морю. Поэтому сняться с рейда и отправиться дальше можно было с первым дыханием муссона. Двенадцать дней мы стояли на якоре, томясь желанием поскорее отплыть в Сиам, но тут наступило октябрьское новолуние, которого мы всегда опасались. А с ним судьбе угодно было наслать на нас такой ветер и дождь, что в буре этой было нечто сверхъестественное. К несчастью, нам не хватило канатов, так как запасные покрылись плесенью и наполовину прогнили, а между тем море становилось все неспокойнее, зюйд-остовый ветер захватил нас с незащищенной стороны и погнал к берегу. Мы срубили мачты, скинули за борт надстройки на носу и на корме, и все, что возвышалось над верхней палубой вместе с расположенным там грузом, пустили в ход насосы, а к канатам на шпилях стали крепить вместо якорей крупные орудия, сняв их с лафетов. Но ничто не помогало. Темнота была кромешная, вода — ледяной, море — бурное, ветер — необычайной силы, валы — огромных размеров и высоты, а ярость стихий столь велика, что нам оставалось уповать лишь на милосердие Господа. Но в два часа пополуночи на нас налетел такой шквал, что все четыре судна сорвало с места и разбило о берег, причем погибло пятьсот восемьдесят шесть человек и в их числе двадцать восемь португальцев…
Антонио де Фариа скорбно склонил голову, перекрестился, осушил кубок до дна — помянул боевых товарищей — и продолжил свое повествование:
— Все те, кто по милости Всевышнего оказался спасенным (а осталось нас в живых всего пятьдесят три человека; из них — двадцать два португальца, остальные — рабы и матросы), укрылись нагие и израненные в прибрежной топи, где и оставались до рассвета. А когда наступило утро, мы выбрались на берег, который был весь усеян трупами. Зрелище это столь ошеломило и ужаснуло нас, что не было никого, кто не бросился бы на землю, горько оплакивая погибших, и не бил бы себя с отчаяния по лицу. Пришлось мне пустить в ход все свое красноречие, чтобы приободрить людей и убедить в том, что если при этом крушении мы потеряли пятьсот тысяч крузадо, то в недалеком будущем приобретем их вдвое больше. Речь мою выслушали с плачем и отчаянием, но затем все-таки занялись делом. Два с половиной дня ушло на то, чтобы похоронить трупы, лежавшие на берегу. За это время нам удалось спасти кое-какие поврежденные водой припасы. Хоть их и было порядочно, но воспользоваться ими мы могли лишь первые пять дней из пятнадцати, в течение которых мы оставались на острове, ибо они пропитались морской водой, стали быстро портиться, и их уже нельзя было употреблять в пищу. На пятнадцатый день, ранним утром, мы заметили, что к острову приближается какое-то судно. Мы не знали, зайдет оно в гавань или нет, но решили спуститься к тому берегу, где потерпели крушение. Примерно через полчаса мы увидели, что судно это небольшое, а потому вынуждены были снова скрыться в лесу, чтобы нас не испугались. Оно зашло в гавань, и мы увидели, что это небольшая джонка. Экипаж — это были китайцы — пришвартовал ее к высокому берегу реки, впадавшей в бухту, чтобы воспользоваться сходнями. Когда все люди сошли на берег, а было их человек тридцать, они немедленно начали набирать дров и воды, стирать платье, готовить пищу или просто бродить по острову. Мы подобрались поближе к джонке, я дал знак, и все бросился бежать к судну. Мы завладели им мгновенно, так как никто не оказывал нам сопротивления, отдали швартовы и отошли от берега на расстояние выстрела из арбалета. Китайцы, никак этого не ожидавшие, едва услышав шум, бросились на берег. Но когда увидели, что их джонка захвачена, застыли на месте, не зная, что предпринять. А когда мы дали по ним выстрел из небольшого чугунного орудия, которым было вооружено их судно, они скрылись за деревьями, где начали оплакивать свою горькую долю, — точно так же, как мы до этого оплакивали нашу…
