Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо
Не будем забывать: книга выступала нашей союзницей в многовековой войне, не отмеченной учебниками истории. В борьбе за удержание наших драгоценных созданий: слов, подобных дуновению ветра; выдумки, с помощью которой мы пытаемся придать смысл хаосу и выжить в нем; истинных, ложных и недолговечных знаний, долбящих твердый камень нашего невежества.
Вот почему я решилась на это исследование. В начале вопросы так и роились: когда появились книги? Как их пытались приумножать и уничтожать? Что было утрачено, а что удалось спасти? Почему некоторые книги стали классикой? В скольких потерях виновны время, огонь, вода? Какие книги сжигались в гневе, а какие любовно переписывались? Возможно ли, что одни и те же?
Это повествование – попытка подхватить и продолжить авантюру охотников за книгами. Я хотела попробовать напроситься им в попутчицы в погоне за утраченными рукописями, неведомыми историями, умолкающими голосами. Скорее всего, они были всего лишь ищейками на службе у правителей, мучимых бредом величия, не осознавали важности своей задачи, считали ее нелепой и ночами под открытым небом, когда в кострах догорали последние угли, ворчали, – мол, невмоготу больше рисковать жизнью ради грез безумца. Наверняка они предпочли бы отправиться на дела, обещавшие более легкое повышение: пресекать мятежи в Нубийской пустыне или проверять грузы на нильских баркасах. Но я подозреваю, что, гоняясь по свету за книгами, словно за частицами рассеянного клада, они, сами того не подозревая, закладывали фундамент нашего мира.
Часть I
Греция грезит будущим
Город наслаждений и книг
1
Юная жена купца спит одна и мается скукой. Десять месяцев назад муж отплыл с острова Кос в Египет, и с тех пор она не получила ни весточки из нильского края. Ей семнадцать, она еще не рожала и едва выносит нудную жизнь в гинекее (женских покоях, занимавших заднюю часть дома в Древней Греции), жаждет событий, но не выходит из дома, дабы избежать сплетен. Заняться нечем. Тиранить рабынь поначалу было весело, но одним тиранством дни не заполнишь. Поэтому ей нравится принимать визиты других женщин. Неважно, кто стучит в дверь, – ей отчаянно хочется отвлечься, сбросить свинцовую тяжесть часов.
Рабыня сообщает о приходе старухи Гиллис. Жена купца предвкушает интересную беседу: престарелая кормилица остра на язык и очень забавно пересыпает речь непристойностями.
– Матушка Гиллис! Сколько уж месяцев ты ко мне не заглядывала!
– Живу далеко, дочка, знаешь ведь. А сама-то слабее мухи стала.
– Ну, полно, – отвечает жена купца, – еще не одного молодца затискать у тебя силенок хватит.
– Смейся, смейся! – обижается Гиллис. – Это больше вам, молодухам, подобает.
С лукавыми усмешками и долгими присказками старуха, наконец, выкладывает, зачем пожаловала. Юный красавец-силач, дважды побеждавший в состязаниях борцов на Олимпийских играх, положил на купцову жену глаз, умирает от желания и мечтает стать ее любовником.
– Не сердись и выслушай предложение. Страсть терзает его плоть, будто шипами. Потешься с ним разок-другой. Или так и будешь сидеть тут сиднем? – заливается коварная Гиллис. – Не успеешь глазом моргнуть, как состаришься, и роскошная краса твоя обратится в прах.
– Молчи, Гиллис, молчи…
– Чем это твой муж так занят в Египте? Не пишет, забыл тебя. Надо думать, пригубил уже от другой чарки.
Стараясь сломить сопротивление соломенной вдовы, Гиллис живописует все то, что Египет и в особенности Александрия могут предложить неблагодарному далекому супругу: богатство, приятный теплый климат, будящий чувственность, гимнасии, зрелища, целые толпы философов, золото, вино, юношей и красавиц, числом превосходящих звезды в небе.
Это мой вольный перевод короткой греческой пьесы, написанной в III веке до нашей эры и пропитанной терпким ароматом повседневности. Подобные малые формы, вероятно, не ставились на сцене, разве что читались по ролям. Полные плутовского юмора, они приоткрывают нам вынесенный на задворки античной словесности мир высеченных рабов, жестоких хозяев, сводников, матерей, доведенных до нервного срыва сыновьями-подростками, и чувственных женщин. Гиллис – одна из первых сводниц в мировой литературе, искусно владеющая секретами мастерства: она безошибочно знает, как надавить на самое больное, – сыграть на неизбывном страхе жертвы перед старением. И все же недобрый талант Гиллис тратится попусту. Жена купца мягко корит ее. Она преданна отсутствующему мужу, а может, опасается рисков прелюбодеяния. «Или ты совсем разум потеряла, старая?» – говорит она Гиллис, но в утешение предлагает выпить вина.
Этот веселый и легкий текст интересен нам еще и потому, что показывает, какое представление имели простые люди о тогдашней Александрии: город наслаждений и книг, столица любви и слова.
2
Со временем Александрия становилась все легендарнее. Через два века после того, как был написан диалог Гиллис и искушаемой девушки, Александрия стала местом действия одного из величайших эротических мифов всех времен: о любви Клеопатры и Марка Антония.
Рим, столица самого мощного средиземноморского государства того времени, все еще оставался лабиринтом кривых, темных и грязных улочек, когда Марк Антоний впервые прибыл в Александрию. Внезапно перед ним раскинулся пленительный город, чьи дворцы, храмы, широкие проспекты и монументы излучали величие. Римляне полагались на свою военную силу и считали себя хозяевами будущего, но не могли тягаться с неотразимой притягательностью золотой старины и былой роскоши. На основе желания, гордости и тактических расчетов могущественный военачальник и последняя царица Египта выстроили политический и ceкcуальный союз, возмутивший порядочных римлян. В довершение безобразия, поговаривали, Марк Антоний намеревался перенести столицу из Рима в Александрию. Если бы любовники выиграли войну за Римскую империю, сегодня мы бы массово фотографировались на фоне Вечного города, Колизея и форумов в Египте.
Как и сам город, Клеопатра воплощает причудливую смесь культуры и чувственности. Плутарх пишет, что она не была красавицей. Люди на улицах не сворачивали шеи при виде нее. Но она притягивала шармом, умом и красноречием. Голос ее отличался столь сладостным тембром, что услышавший однажды уже не мог забыть его. И тембр этот, – продолжает историк, – по-разному звучал на разных языках, словно многострунный инструмент. Она могла без переводчика говорить с эфиопами, евреями, арабами, сирийцами, мидянами и парфянами. Хитрая царица, не упускавшая никаких важных сведений, победила во многих битвах за власть в своей стране и за ее пределами, но в решающей схватке потерпела поражение. Беда в том, что мы знаем только точку
