Эдуард Маципуло - Обогнувшие Ливию
— Пусть богатство не испортит твоего сердца, и боги пусть забудут о своей мести, — добавил он чуть грустно.
Женщина молча обняла финикийца, поцеловала в губы. Одно это — уже преступление перед саисской нравственностью.
— Пусть золото даст вам то, что вы искали, — сказал Астарт.
Финикиец и египтянин крепко, по-мужски обнялись.
ГЛАВА 23
Скарабей
Нетерпение гнало Астарта в Бубастис. Он ликовал. Скоро его близкие будут свободны! В порыве счастья он решил выкупить всех заключенных Бубастиса и даже всего Иму-Хента.
Финикиец спустился с плато и направился к деревушке рыбаков и пахарей, чтобы купить лодку: только Нилом можно было в короткий срок добраться до столицы Иму-Хента. Единственная улица деревушки начиналась среди илистых полей и кончалась в аккуратно размежеванных пашнях.
Увидев двух мужчин, Астарт направился к ним.
Египтянин с одутловатым лицом и пивным брюшком благоговейно следил за переползающим через деревенскую улицу навозным жуком. Скарабей сосредоточенно катил задними ногами шарик навоза. Второй крестьянин, высокий старик с впалой грудью и неестественно торчащими, как крылья, худыми лопатками, опирался на увесистую клюку и с возмущением говорил о каком-то горшечнике, задолжавшем ему полсосуда зерна.
О горе! Астарт, занятый своими мыслями, не заметил жука и раздавил его вместе с навозным шариком. Оба египтянина онемели. Раздавить священного скарабея?
Астарт не успел и слова сказать в свое оправдание, как земля под его ногами встала дыбом. Он упал, сраженный ударом тяжелой клюки. Мех раскрылся, сокровища Джосера вывалились на утрамбованный сандалиями и повозками ил.
Астарт очнулся от злобных пинков. Вся деревня собралась у раздавленного жука. Финикиец шарил вокруг себя руками, не обращая внимания на плевки и удары.
— Где мой мех! — закричал он и попытался подняться.
— Ему мех дороже!
— В воду неверного!
— Смерть!
— Смерть!
Астарта бросили в Нил, и он чудом не угодил в пасть крокодила. Выбравшись на берег, он забился в самую гущу зарослей.
На мелководье плескалась рыбешка. Ветер пустыни пел на разные голоса в тростниках, редкие тканые облака набегали на солнце, и по колышущемуся морю зарослей скользили быстрые тени.
Из деревни вышла процессия во главе с деревенским жрецом, который нес на шесте деревянное изображение бога Анубиса в виде человека с головой шакала. Плакальщицы рвали на себе волосы, раздирали ногтями щеки и громко безутешно рыдали. Несколько пар быков тянули салазки с деревянным гробом, следом вышагивали жрецы низших разрядов с кадильницами. Шествие замыкали ближайшие друзья умершего — собиратели навоза, поставщики кизяка. Верующие провожали в последний путь священного скарабея, загубленного нечестивцем фенеху.
Астарт бесновался.
— Боги Египта! — шептал он в ярости. — Пусть им поклоняется полсвета, пусть их чтят даже в Финикии! Я посдираю с них противные мерзкие шкуры! Я вцеплюсь им в глотку у самых алтарей!..
ГЛАВА 24
Обломки Мелькарта
Проведя бессонную ночь на берегу Нила, измученный Астарт с рассветом столкнул в воду первую попавшуюся лодку, поднял парус.
Солнце застало его далеко от деревни, далеко от сокровищ Джосера, которые бессмысленно было выручать. И хотя он был вымотан до предела и голоден, он почувствовал себя вдруг титаном, могучим существом, способным на чудо. Он понял, что никакие преграды не в силах смять его разум. Наверное, и пророки становятся пророками, когда на них находит подобное.
Безумие? Нет! Астарт давно сознавал свою непохожесть: он шел наперекор судьбе и стал кормчим. Наконец, он убил Верховного жреца Тира — не вызов ли это небесам? Но небо молчит… Он видел позор живого фараона и совершил надругательство над мертвым, одним из тех, кого почитают Осирисом. Но небо молчит, хотя египетский Осирис — это Ваал хананеев!.. Небо! Почему молчишь? Где твои молнии и громы? Он вырвал ногу Осирису, Ваалу, Мелькарту! Он оскорбил тебя, Повелитель Жизни, но по-прежнему жив? Отчего такая милость? Или боги бессильны перед людьми? Или их вообще нет?.. Может, и вправду запуганный ум все беды валит на богов, на пустое небо, на Царство Мертвых, набитое разложившимися мумиями, но не душами?
Как трудно это понять. Как трудно решиться! О Мелькарт! Если ты не явишь свой грозный лик или громовой голос, свершиться страшному!.. Небо равнодушно молчало. Редкие пушистые облака скользили в синеве, и солнце купалось в прозрачных водах великой реки.
Как когда-то Астарт поднял меч на Верховного жреца, готовый к ужасным карам, поднял меч назло всему смыслу жизни, так и сейчас он снял с себя талисман — деревянную фигурку Мелькарта в виде полубыка-полудельфина, которую всегда носил на груди. И вновь поднял меч для страшного испытания судьбы. Сильный удар рассек статуэтку надвое. Лезвие увязло в выдолбленном днище лодки. Небо безмолвствовало.
— Как я был глуп!
Обломки бога взметнулись, отброшенные кормовой волной.
— Нет богов! Я сам бог! — И в небо умчался торжествующий хохот.
ГЛАВА 25
В храме бога Себека
От богохульников и чужеземцев, которые бродили по всему Египту, храм бога Себека охраняли особые стражи у ворот и на стенах. Астарт с неприязнью смотрел, как здоровенные сытые мужчины с мечами, висящими почти под мышкой, бросали с воду куски сдобных булок. Многочисленные факелы и курильницы благовоний отражались бликами на бритых черепах. Охрана тоже входила в какой-то низший разряд жрецов, ибо лысые головы и леопардовые шкуры — атрибуты маслопомазанных.
Астарт расхаживал вокруг стен, скрытый тьмой, выискивал лазейку, и в душе его боролись сомнение и бунтарство. Сомнения орали в тысячи оглушающих глоток: а вдруг боги есть? Не может все человечество ошибаться, а Астарт быть правым?! Но чувства не так-то просто перекричать. «Ты не одинок, — словно кто-то шептал ему на ухо, — есть безбожники на свете, например те, которые бьют крокодилов на Элефантине. А тот старик, которого паломники забросали камнями у гробницы Санхуниафона?» И вообще среди людей, с которыми сталкивался финикиец в своих скитаниях, бытовало множество легенд о смельчаках, отважившихся на борьбу с богами и жрецами. Ведь не все же в них вымысел?
После таких умозаключений Астарту казалось, что никто не сможет поколебать его в безбожии.
Перед тем, как проникнуть в храм, он целый день предавался праздности, набирался сил. Отточил маджайский меч. Но не было покоя, былой уверенности в своих силах, поэтому решил умилостивить душу музыкой. Когда в храме началась вечерняя служба, Астарт смешался с толпой пилигримов перед пилонами-башнями и слушал с благоговением слаженное пение «наложниц бога» — юных дев-музыкантш. Пение сопровождалось ритмичным постукиванием бронзовых трещоток-систров и переливчатым гудением арф. Астарт чувствовал как погружается в торжественные звуки, в сладостный дым мирры, как душа его отмякает, а мозг готов уже забыть обо всем на свете, как смирение вползает в него и шепчет, убаюкивая: нет зла, нет несправедливости, нет нищеты, смерти, боли, все хорошо… Астарт усилием воли прогнал наваждение, и — о чудо! — песнопение уже не баюкало, а наоборот, бодрило, мускулы трепетно сжимались и в жилах мощно текла словно обновленная кровь. Великое таинство — музыка, хранимая жрецами как священный огонь, как заветы мудрой старины…
