Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года
Подходя к Москве, мы надеялись, что цивилизация и комфорт, которые так изнеживают душу и, особенно привязанность к собственности, такая естественная для жителей крупных городов, побудят людей не покидать свои жилища. Мы были абсолютно уверены, что алчность и жестокость наших солдат были инспирированы появлением этих брошенных и опустевших деревень. Но земли вокруг Москвы не принадлежат жителям этого прекрасного города, они принадлежали восставшим против нас дворянам, а принадлежащие им подневольные – от Днепра до Волги – крестьяне, выполняли приказы своих хозяев. Им было приказано под страхом смерти при нашем появлении уходить и спрятать в лесах все, что могло бы нам пригодиться.
Мы в полной мере осознали всю суть этого фатального явления, когда вошли в деревню Апальщина.[99] Дома и усадьба брошены, мебель разбита, продуктовые кладовые уничтожены – страшная картина полного запустения. Все эти опустошения наглядно продемонстрировали нам, на какие жертвы способен народ, чтобы предпочесть полное разорение потере свободы и независимости.
Около Каринского, села, находившегося на полпути до Звенигорода, куда мы шли, мы встретили казаков. Как и раньше, они не пытались атаковать наш авангард, а просто ехали вдоль дороги по холмам и наблюдали за нами. На вершине этого холма был густой березовый лес, а в самой его середине возвышались серые стены и башни древнего монастыря. У подножия холма, на берегу Москвы-реки раскинулся небольшой городок Звенигород. Затем казаки разделились на несколько групп, и некоторое время обстреливали наши войска, но потом они снялись со своих позиций и уехали, а мы устроили наши бивуаки возле Звенигорода.
Из монастыря, расположенного на доминирующей над городом высоте, можно контролировать московскую дорогу. Он окружен мощными стенами высотой более 20 пье, и толщиной 5–6 пье. Углы фланкированы четырьмя проездными башнями. Этот монастырь, построенный в тринадцатом или четырнадцатом веке, напомнил нам о тех временах, когда московиты, благоговейно чтящие своих священников, страдали от неслыханной власти духовенства, превосходящей дворянскую власть. И в дни больших праздников сам царь шел пешком, ведя под уздцы лошадь московского патриарха. Но эти монахи, такие могучие и грозные в допетровские времена, были принуждены снова вернуться к скромному образу жизни, подобно первым апостолам, когда этот великий монарх в процессе строительства своей империи, конфисковал их имущество и сократил их число.
Для того чтобы получить верное представление о сути изменений, ставших результатом этой реформы, достаточно было просто войти в монастырь. При виде этих высоких башен и огромных стен, мы предполагали, что монахи живут в удобных и просторных кельях и пользуются всеми видами изобилия, свойственного богатым монастырям. Огромные и крепкие железные ворота свидетельствовали о том, что в этом монастыре есть все, что так необходимо нашим солдатам. Мы уже собирались выбить ворота, как на пороге появился старик с белой – белее даже своей рясы – бородой. Он согласился отвести нас к настоятелю. Войдя на монастырский двор, мы были очень удивлены, обнаружив, что все обстоит не так, как мы думали, и что наш провожатый вместо кельи настоятеля провел нас в небольшую часовню, где перед алтарем, сделанным в греческом стиле, мы увидели четверых коленопреклоненных монахов. Увидев нас, эти почтенные старики кинулись нам в ноги и, обнимая наши колени, умоляли, ради Христа, не разрушать их монастыря а также могилы епископов, вверенных под их попечение и охрану.
– Вы можете судить по нашему виду, – сказали они нам с помощью переводчика, – что у нас нет и быть не может никаких сокровищ, а наша пища настолько груба, что большинство ваших солдат наверняка побрезгуют ею. У нас нет ничего кроме наших святынь. Так окажите же им свое почтение из уважения к религии, так похожей на вашу собственную.
Мы дали им такое обещание. Позже его подтвердил прибывший вице-король, который устроил здесь свою штаб-квартиру и, таким образом, монастырь был сохранен и не разграблен.
Здесь, в этом уединенном месте, ранее таком тихом и мирном, а теперь, в силу текущих обстоятельств, ставшим шумным и беспокойным, я увидел одного из таких благочестивых монахов, которые, живут отшельниками в выкопанных под землей пещерках, простота обстановки которых не дает повода для алчности. Этот монах, почувствовав мое внимание к нему, и приятно удивив меня тем, что он знал французский, выразил желание пообщаться со мной. Очарованный его искренностью и чистосердечностью, я воспользовался этим, чтобы попросить его подробно рассказать мне обо всем относящемся к чувствам и характеру народа, у которого мы отвоевали пространство длиной более двухсот пятидесяти лье, и о котором мы ничего не знаем. Когда я упомянул Москву, он сказал мне, что он родился там и тяжко вздохнул. По его печальному молчанию я понял, что в глубине души он оплакивал ее будущие бедствия. Я сочувствовал ему, но, желая знать положение дел в этом городе, я решился, наконец, расспросить его о Москве.
– Французы вступили на территорию России огромной армией, – сказал этот почтенный монах. – Они пришли, чтобы разорить нашу любимую страну и дошли даже до священного города – центра нашей империи и источника нашего процветания. Не зная наших нравов и нашего характера, они думают, что мы им покоримся, а если станет выбор между нашими домами и нашей независимостью, мы, как и многие другие, подчинимся их господству и откажемся от чувства национальной гордости, в которой и кроется истинная сила народа. Нет, Наполеон ошибается. Нам отвратительна его тирания, и мы еще не дошли до того уровня разложения, чтобы променять свободу на рабство. Он и его армия напрасно надеются, что мы попросим мира. Наполеон забывает, что народ России находится под полным контролем дворянства. Наши помещики запросто могут заставить целые уезды покинуть свои дома, а крестьян – бежать в леса тотчас при появлении врага. Или, в случае необходимости, уничтожить все города и деревни, но не отдать их варвару, чья тирания для нас страшнее смерти.
– Мы также прекрасно понимаем, – продолжал он, – что Наполеон во многом рассчитывает на разногласия, издревле существовавшие между монархом и знатью, но любовь к своей стране преодолела этот конфликт. Он тешит себя мыслью, что может побудить народ восстать против знати. Бесполезно! Люди, с самого рождения привыкшие подчиняться своим господам, не поверят лживым обещаниям того, кто сжигает их дома, убивает их детей, опустошает их страну и уничтожает храмы. Разве Европа не является ярким примером его двуличности и коварства? Разве не он захватил Германию, которую ранее обещал защищать? А Испания, которая тоже поверила ему и превратилась в одно сплошное кладбище! Государь, севший на ее трон и сделавший его одним из самых блестящих престолов мира – что он получил в награду? Позор и оккупацию! И даже ваша собственная страна, которая ради иностранца, кажется, забыла о временах Людовика, чего она достигла? Непрекращающийся поток все новых и новых налогов, чтобы содержать толпы бездарных придворных или ублажать алчность и ненасытность аристократов. К тому же еще проскрипции и тайные казни. Вы уничтожили свободу мысли и уничтожили целые поколения. И вашим матерям очень часто приходится горько сожалеть о том, что они обладают способностью рожать детей.
