Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года
– Мы также прекрасно понимаем, – продолжал он, – что Наполеон во многом рассчитывает на разногласия, издревле существовавшие между монархом и знатью, но любовь к своей стране преодолела этот конфликт. Он тешит себя мыслью, что может побудить народ восстать против знати. Бесполезно! Люди, с самого рождения привыкшие подчиняться своим господам, не поверят лживым обещаниям того, кто сжигает их дома, убивает их детей, опустошает их страну и уничтожает храмы. Разве Европа не является ярким примером его двуличности и коварства? Разве не он захватил Германию, которую ранее обещал защищать? А Испания, которая тоже поверила ему и превратилась в одно сплошное кладбище! Государь, севший на ее трон и сделавший его одним из самых блестящих престолов мира – что он получил в награду? Позор и оккупацию! И даже ваша собственная страна, которая ради иностранца, кажется, забыла о временах Людовика, чего она достигла? Непрекращающийся поток все новых и новых налогов, чтобы содержать толпы бездарных придворных или ублажать алчность и ненасытность аристократов. К тому же еще проскрипции и тайные казни. Вы уничтожили свободу мысли и уничтожили целые поколения. И вашим матерям очень часто приходится горько сожалеть о том, что они обладают способностью рожать детей.
– Так, – сказал старец, – выглядит ваша ситуация, и создана она вашим тираном. Тираном, на самом деле еще более тщеславным и одиозным, поскольку он родом из малоизвестной семьи. Он из тех, кто, имея всего лишь одного слугу, теперь желает, чтобы вся вселенная лежала у его ног, и чтобы даже короли были обязаны ждать его выхода в его приемной. Если бы я не боялся унизить величие монарха, который любит нас так же, как и мы любим его, я бы осмелился провести сравнение между вашим монархом и нашим, но разница между ними будет ошеломляющая – такая же, как между пороком и добродетелью.
Пораженный страстностью этого монаха, чья сила духа совершенно не зависела от его возраста, я молчал, и в то же время, был очарован его искренностью. Потрясенный силой его убежденности, я подумал, что если я буду действовать смелее, я смогу получить больше ценной информации из этого разговора.
– Вы упомянули Императора Александра, – сказал я ему, – скажите, пожалуйста, что с ним сейчас? После Вилии мы ничего не слышали о нем, а в Витебске Наполеон с большим удовлетворением объявил, что этот монарх разделил судьбу своего отца, приняв смерть в Великих Луках от предательской руки своих придворных.
– Никогда не возвысится душой тот, – улыбнулся монах, – кто радуется смерти врага. Однако эта новость не является правдой и, чтобы показать вам, прочен союз между обществом и нашим возлюбленным государем в это нелегкое время, я прочту вам письмо, которое я получил из Москвы через несколько дней после прибытия туда Александра. Тут он достал письмо и прочел мне его.
«Москва, 27-е июля 1812 г.[100]
Этот день станет новой яркой страницей в анналах нашей истории и навечно останется в памяти потомков, как вечное свидетельство русского патриотизма и верности. В нем навсегда будут запечатлены та пламенная любовь и привязанность, которую наше славное дворянство, и граждане всех сословий испытывают к нашему любимого государю. Уведомление было опубликовано вечером, а на следующий день, в восемь часов утра дворяне и купцы съехались в Слободской дворец и ждали прибытия нашего всемилостивейшего государя. Несмотря на то, что цель встречи не была определена, каждый присутствующий был полон теми чувствами верности и преданности, которые вызвало у него обращение отца его страны к ним, его детям, здесь в столице его империи. Общая тишина, царившая в огромном собрании, ясно свидетельствовала о всеобщем единстве и способности всех присутствующих сделать все во имя победы. После того как губернатор Москвы зачитал Манифест Его Императорского Величества, который, обращаясь к народу, призвал каждого защитить свою страну от врага, который «с лукавством в сердце и лестью на губах нес вечные оковы и неразрывные цепи для России», славные «потомки Пожарских», тотчас воспылали желанием и готовностью пожертвовать всем своим имуществом, и даже своими жизнями. Все решили, что правительство Москвы должно организовать создание московской армии, призвать должно каждого десятого, всех воинов хорошо вооружить, экипировать и обеспечить провизией. Затем, Манифест был оглашен в купеческом собрании, и там было принято решение, что для финансирования этой армии каждый купец внесет сумму, пропорциональную его доходу и капиталам. Однако многие решили и дальше вносить свои пожертвования. Купцы предложили открыть добровольную подписку для этой цели и, менее чем за час, сумма подписки составила более полутора миллионов рублей.
Такова была ситуация в этих двух собраниях, когда прибыл Его Величество, со своей свитой был в храме на богослужении. После короткой речи, в которой он отметил, что всегда знал, что он всегда может положиться на свое дворянство, которое всегда и во все времена являлось верным защитником целостности и славы своей любимой родины, он дал краткий обзор военной ситуации, требующей немедленного принятия чрезвычайных мер, касающихся обороны. Когда же ему сообщили, что оба собрания единогласно выразили свое желание предоставить, одеть и вооружить за свой счет 80 000 человек московского ополчения, он воспринял это новое доказательство симпатии к своей персоне и любви к стране как отец, который любит своих детей и гордится их мужеством. Эмоции переполняли его, он воскликнул: «Другого я и не ожидал, вы полностью подтвердили мое мнение о вас!»
Затем Его Императорское Величество соизволил перейти в салон, где собрались купцы и, уже зная о том, что объединенные патриотическим порывом все они решили внести свои средства, а также об объявленной внеочередной добровольной подписке на полтора миллиона рублей, он выразил свое удовлетворение в самых изящных выражениях, продиктованных самой его мудростью. После его выступления раздался общий возглас: «Мы готовы пожертвовать для нашего отца не только свои судьбы, но и наши жизни!» Так говорили потомки бессмертного Минина. Описать эту сцену может только перо нового Тацита, и только кисть второго Апеллеса могла бы создать картину, изображающую монарха излучающего доброту и благожелательность отца, окруженного своими детьми, возлагающими жертвы на алтарь своей страны.
Пусть наш враг узнает об этом! Пусть этот спесивец, играющий с судьбами своих подданных, знает об этом, и трепещет! Мы все идем на него. С нами Бог любовь к нашей отчизне. Мы победим, или погибнем».
На этом письмо закончилось, а потом благочестивый монах сообщил мне, что митрополит Московский Платон, который, несмотря на свой весьма почтенный возраст, продолжал исполнить свои обязанности на благо своего государя и империи, совсем недавно послал Его Императорскому Величеству драгоценный образ святого Сергия Радонежского. Монарх, добавил он, принял эту священную реликвию, и представил ее московскому ополчению в надежде, что она будет в безопасности под защитой этого святого, поскольку когда-то, благословленный им князь Дмитрий Донской, одержал победу над жестоким ханом Мамаем.
