Эсташ Черный Монах - Виталий Дмитриевич Гладкий
Тем не менее внутри жилых кварталов некоторые дома любителей живой природы все же имели корраль – крохотное незастроенное пространство, служившее огородом или фруктовым садом.
Недалеко от каменного моста, пересекавшего реку в направлении Кордовы, эмир аль-Мамун и прочие почетные граждане Толедо из числа мусульман имели свои места отдыха с маленькими дворцами, окруженными садами. После реконкисты часть дворцов была разрушена, а некоторые заняли представители новой власти.
Сад эмира аль-Мамуна был описан одним из путешественников как удивительно красивый и благородный, способный соперничать с Иракским Тигром – Эдемским садом[43], а его запах походил на аромат духов. Этот путешественник рассказывал, что этот запах полностью наполнял пространство, везде царили умиротворение и благодать, а на реке всегда – утром и вечером, кто-нибудь пил воду, и нория кряхтела, как верблюдица, спешащая за своими малышами.
План садов на берегу Тахо, как поведал Эсташу все тот же балабол Маурисио, с прудом в центре и каналами, был плодом труда агронома Ибн Бассала и ботаника Ибн Валифа. Именно туда стремились горожане, чтобы полюбоваться восходами и закатами, живописными развалинами дворцов богатых мавров и насладиться умопомрачительными ароматами цветущих садов и многочисленных клумб.
Шаги приближались. У Эсташа был великолепный слух, и он сразу определил, что в его сторону идут три человека, и не просто идут, а подкрадываются – уж больно мягко и осторожно ступают. Подождав, пока неизвестные подойдут поближе, он вихрем взметнулся вверх с сидячего положения, при этом успев намотать свой плащ на левую руку, а в правой, будто по волшебству, оказалась великолепная удлиненная наваха толедской стали, которую он прикупил по совету Рамона.
– Вы свой ножик выбросьте, мой друг, – сказал махо, критически рассмотрев наваху Эсташа. – Говорите, прикупили его в Андалусии, так как вас убедили, что сталь клинка – настоящая «толедо»? Мягко говоря, вас провели, как младенца, – из-за вашей неопытности в таких вопросах. Эта наваха – просто красивая подделка; правда, неведомый кузнец все же постарался сделать все возможное, чтобы она не сломалась в первой же схватке.
С этими словами он достал из кошелька две веллоны-кальдериллы[44], положил их на стол стопкой и, стремительно взмахнув навахой, сильным и точным ударом пришпилил монеты к толстым доскам. Эсташ невольно ахнул – клинок Рамона даже не выщербился!
Конечно, он знал, что искусства закалки стали, равного толедскому, трудно найти. Разве что сталь из Дамаска могла соперничать с «толедо». Считалось, что дамасские мечи с необычным рисунком на лезвиях обладают магическими свойствами. Но толедская сталь была не хуже, а в некоторых случаях и превосходила «дамаск».
Дамасская сталь имела серьезный недостаток – режущая кромка при попадании на нее частичек мягкого железа выкрашивалась в этом месте. Этот недостаток был не столь существенен для режущего и колющего оружия, но для рубящего являлся критичным. Толедские мастера избавились от этой проблемы. Заготовки для мечей делались из нескольких слоев, где центральная часть была мягкой и пластичной, что обеспечивало оружию нужную гибкость. Именно к этой части крепился эфес оружия, поэтому лезвие никогда не отламывалось.
Этот секрет выдал Эсташу шустрый подмастерье-испанец, провинциал, который, как и юноша, приходил по вечерам к мечети Лас Торнериас изучать «альгарабию». Этот язык нужен был ему для того, чтобы понимать, о чем толкует ему мастер-оружейник, его двоюродный дядюшка. (Именитые кузнецы в искусство ковки толедской стали чужаков не посвящали; только родственников.)
Подмастерье настолько проникся уважением к добродушному и веселому франку, что выболтал ему многие тайны кузнечного ремесла, справедливо полагая, что Эсташу они не нужны. Вино всегда развязывает язык, а Эсташ не поскупился на угощение. Ведь Рамон вечно где-то слонялся, в школе переводчиков было не до пустой болтовни, а найти в Толедо подходящего товарища оказалось не так просто. Подмастерье-провинциал и сам очутился в таком же положении, как Эсташ, поэтому был рад без памяти, что приобрел благодарного слушателя.
При первом взгляде на тех, кто нарушил его уединение, Эсташ, уже побывавший в переделках, сразу понял – они пришли отнять у него жизнь. Один из них точно был махо, судя по его дорогому щегольскому костюму, остальные двое принадлежали к толедскому «дну» – оборванцы, готовые за несколько кальдерилл отправить на тот свет кого угодно. Похоже, махо взял их для подстраховки, а скорее – для «затравки». Частенько наемные убийцы для придания своему поступку видимости законности «заступались» за обиженных, если те не могли сами справиться с будущей жертвой.
Наверное, эта троица решила предварить нападение разговором – чтобы усыпить бдительность Эсташа напускным миролюбием. Но юноша не стал дожидаться выяснения отношений. Его выпад был настолько точным и стремительным, что один из оборванцев, который находился к нему ближе всех, даже не понял, почему его лохмотья окрасились в красный цвет. Боль к нему пришла несколько позже. Зажимая рукой рану на животе, он опустился сначала на колени, а затем опрокинулся навзничь.
Махо был потрясен, не говоря уже про его второго подручного. Он не ожидал от юного франка такой прыти. Наемный убийца был гораздо старше Эсташа, много чего в жизни повидал, но мрачный волчий взгляд будущей жертвы его испугал. Юноша не издал ни единого звука; казалось, он был немым.
Махо подтолкнул второго оборванца вперед и процедил сквозь зубы на «альгарабии»:
– Убей его!
Оборванец выглядел обреченно; похоже, ему хотелось дать деру, но он знал, что в таком случае махо найдет его и зарежет, как свинью. Ведь он получил деньги за участие в нападении, а значит, должен отработать их.
Скрипнув зубами – то ли от злости, то ли с отчаяния – он ринулся на Эсташа, пытаясь достать его своей длинной навахой. Но у юноши клинок был не короче и он сразу пустил в ход «дестрезу», хотя понимал, что за их схваткой пристально наблюдает махо, стоявший в сторонке, чтобы узнать, на что способен его будущий противник.
Но иного выхода у Эсташа не было – оборванец при всем том весьма неплохо владел ножом; собственно говоря, как почти все испанцы-простолюдины. Вот только «дестреза» для него была темным лесом. Он откровенно плавал в определении границ «магического круга», когда нужно было переходить в атаку или защищаться. Его не спасала даже весьма неплохая реакция.
Первый порез он получил на противоходе – у Эсташа была наваха, заточенная с двух сторон. Это оказалось неожиданно и больно. Тем не менее оборванец разозлился и решился на свой коронный, судя по всему, прием – ударил Эсташа с низкой стойки в длинном прыжке.
Юноша ждал чего-то подобного. И едва его противник
