Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден
Он умолк, и в шатре повисла тишина. Никто не отваживался сказать слова вперед Субудая, а тот сейчас молчал. Бату пожал плечами, словно стряхивая с себя этот заведенный обычай, и продолжил:
– И тем не менее я помню, что меня возвысил сам хан, а не орлок. И я принадлежу хану, как и все мы здесь. Более того, в моих жилах течет кровь Чингисхана, так же как у Гуюка, Байдара и Мунке. Пора перестать слепо повиноваться, лишь надеясь, что наш орлок прав. Мы – это и есть те, кто идет во главе и кому следует обдумывать приказы, которые мы получаем, разве не так, орлок Субудай?
– Нет, – невозмутимо ответил Субудай. – Не так. Вы подчиняетесь приказам потому, что если не будете этого делать, то не сможете ожидать этого и от своих людей. Вы – всего лишь часть волка, а не весь волк. Я-то думал, ты усвоил это, когда был еще мальчиком, но вижу, что ошибся. У волка, темник, может быть только одна голова. А если голов будет больше, они меж собой перегрызутся.
Он глубоко вздохнул, тщательно оценивая ситуацию. Для своего выпада Бату выбрал неправильный момент – это очевидно. Старики его дерзостью потрясены, а молодые командиры не готовы подвинуть Субудая Багатура – во всяком случае, не теперь. Со скрытым удовлетворением он снова заговорил:
– Ты вызвал мое неудовольствие, Бату. Оставь нас. Приказы от меня ты получишь завтра.
Бату в поисках поддержки глянул на Гуюка. Сердце его упало, когда сын Угэдэя отвел глаза. Тогда Бату поморщился и нехотя кивнул:
– Хорошо, орлок.
Уходил молодой темник в тишине. Субудай подлил себе горячего чая и сделал глоток.
– Горы, что впереди, – не просто хребет с несколькими вершинами, – заговорил он. – Разведчики доложили, что нам предстоит одолеть шестьдесят или семьдесят миль перевалов и ущелий. Мои следопыты через них перебрались, но без проводников из местных мы не разузнаем, где находятся основные перевалы. Чтобы составить карты, можно послать вперед несколько минганов – налегке, без обозов, с провизией на несколько недель. Остальное же – осадные орудия, кибитки, раненых и домочадцев – переправлять таким образом немыслимо. Чтобы благополучно перевалить через горы и уцелеть, необходимо знать местность. Вероятно, придется строить мосты и настилы. Но и при этом нужно будет перемещаться с должной быстротой, или мы многих потеряем с приходом зимы. Нельзя, чтобы она застала нас в горах. Там нет пастбищ.
Субудай неторопливо оглядел своих военачальников. Из них ему предстояло облечь своим доверием одного, отделив его при этом от остальных. И это не должен быть Бату.
– Гуюк, ты пойдешь первым. Выйдешь утром с двумя минганами. С собой возьмете инструменты для прокладки дороги, строительный лес – все, что нужно. Сделайте проход, годный для тяжелых повозок. Связь с нами будете поддерживать через разведчиков. А затем поведете остальных.
То, как Субудай осадил Бату, возымело действие: Гуюк не колебался.
– Будет сделано, орлок, – сказал он, склоняя голову.
Он был польщен оказанным ему доверием: еще бы, от него теперь зависит жизнь тех, кто пойдет за ним. В то же время предстоит несказанно тяжелая работа, а каждый тупик и ложный поворот будут вменяться в вину именно ему.
– Разведчики говорят, что по ту сторону гор, покуда хватает глаз, лежат зеленые равнины и им нет конца. Тамошние народы мы заставим встретиться с нами в открытом поле. Ради нашего хана мы захватим их города, полоним их женщин и их земли. Такова наша великая цель, наш следующий рывок. И нас не остановить.
Джебе удовлетворенно крякнул и, подняв бурдюк с араком, по традиции бросил его Субудаю, который сделал из него большой глоток. Шатер ожил. Пахло влажной шерстью и бараниной – запах, знакомый каждому монгольскому воину и любимый им. Гуюк с Байдаром переглянулись: таким оживленным, таким уверенным своего орлока они не видели давно. Мунке наблюдал за происходящим с непроницаемым лицом.
Павел бежал, несся так, как еще никогда в своей жизни. Уже истаяли на горизонте огни монгольского становища. Несколько раз он падал. В темноте паренек обо что-то ушиб голову, но боль была мелочью в сравнении с тем, что с ним сделают монголы, если поймают.
В ночи он был один. Вокруг ни топота настигающих лошадей, ни дыхания кого-нибудь из товарищей. За годы войны много кто лишился крова. Кто-то иной жизни уже и не помнил, но Павел памяти не утратил. Где-то на севере, он надеялся, дед с матерью по-прежнему управляются со своим незамысловатым хозяйством. Главное сейчас – добраться до них, а там он будет в безопасности, больше он от них никогда не уйдет. На бегу Павел воображал, как другие ребята посматривают на него с завистью: еще бы, так отличиться, столько повидать… Будут заглядываться и девчонки на селе: а как же, закаленный в боях воин, не то что эти олухи-мальчишки с улицы. О наваленных снопами мертвых телах он ни за что не расскажет, равно как и о том, что, не помня себя от страха, потерял свой меч. Об этом им знать незачем. Новый меч был тяжел и болтался, замедляя ход, но бросить его Павел все не решался. Ведь хочется гордо войти с оружием во двор к матери, а та, конечно, ударится в слезы: сын-герой вернулся с войны… Нет, надо дотянуть до дому. В эту секунду он споткнулся о ножны, а когда упал, меч отлетел сам собой. Павел замешкался: брать, не брать? Без него оно в самом деле легче.
