Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден
– Если чувствуешь, что устаешь, то лучше не упорствуй, – посоветовала Дорегене. – Командиры твои, если надо, подождут еще денек-другой. А ты должен без спешки восстановить силы.
Угэдэй улыбнулся. Неужто все жены с какого-то момента становятся для своих мужей матерями? Подумав об этом, он не удержался и поглядел на Сорхатани, все такую же тонкую и сильную, как юноша-пастух. Вот уж кто не должен мерзнуть в холодной постели. Признаться, он уже не помнил, когда наяву, а не во сне испытывал нормальную мужскую потребность. Тело казалось выжатым, увядшим и старым. Но осеннее небо было солнечно-синим, и, пожалуй, сегодня можно проехаться вдоль канала, посмотреть, как там идут работы. А то и искупаться в питающей канал реке, если хватит духу залезть в ледяную воду.
– Смотри не спали город, пока я в отлучке, – строго сказал хан.
– Не обещаю, но постараюсь, – ответила Дорегене, улыбнувшись его суровому тону.
Потянувшись, она взяла его продетую в стремя ногу так, что Угэдэй почувствовал нажатие. Говорить о своей любви к жене нет смысла; хан лишь нагнулся и притронулся к ее щеке, после чего дал шпоры лошади, которая зацокала копытами к воротам.
С ним отправились сыновья Сорхатани. Хубилай вел в поводу трех лошадей, навьюченных всяческой снедью. Угэдэй наблюдал за юношей, таким полным жизни, что даже смотреть больно. Своими воспоминаниями о смерти Толуя хан с Хубилаем не делился. К такому повествованию он еще не готов, у самого душа болела вплоть до этого холодного утра.
С полдня ушло на то, чтобы добраться до реки. После стольких месяцев, проведенных без движения, мышцы живота ныли. К тому моменту, когда настала пора спешиться, руки-ноги хана были словно налиты свинцом, а бедра сводило судорогой так, что впору закричать. А через долину уже доносилось знакомое потрескивание, и завеса дыма вдали белела, словно утренний туман. В воздухе припахивало едкой горечью, памятной Угэдэю еще с сунской границы. Удивительно, но сейчас этот щекочущий ноздри запах казался даже приятным.
Сорхатани с сыновьями разбили лагерь, установив возле берега, где посуше, небольшую юрту. На костре уже кипела вода. Пока заваривался чай, Угэдэй снова влез на лошадь. Он цокнул языком, привлекая внимание Хубилая, который тут же вскочил в седло, готовый следовать за ханом. Глаза юноши блестели, щеки румянились от волнения.
Вместе они поскакали по залитому солнцем полю туда, где к смотру подготовил свои пушки Хасар. Угэдэй уже на расстоянии заметил, как старого военачальника распирает от гордости за свои новые, невиданные прежде орудия. Он ведь тоже был на сунской границе и видел их разрушительную мощь. Угэдэй ехал не торопясь. Действительно, куда и зачем спешить. Взгляд, брошенный в бездну великой ночи, изменил его представления о будущем. Тем труднее теперь заниматься мелкими повседневными делами. Лишь присутствие Хубилая напоминало ему, что не всем это понимание доступно. От вида надраенных бронзовых орудий мальчишку буквально бросило в пот.
Угэдэй тем временем отвечал отказом на церемонные предложения своего дяди: вначале чай, затем угощение. Наконец он просто жестом указал пушкарям: начинайте.
– Тебе, мой повелитель хан, наверное, имело бы смысл спешиться и попридержать свою лошадь, – сказал Хасар.
Вид у него был осунувшийся и усталый, но глаза горели энтузиазмом. Угэдэю настроение дяди не передалось. Ноги были слабы, и он не хотел спотыкаться на виду у всех этих людей. Он напомнил себе, что на него вновь смотрит весь народ. Одна-единственная оплошность, и слух о его слабости достигнет каждого уха.
– Ты, верно, забыл, что моя лошадь была на сунской границе, – ответил он. – Она не понесет. Хубилай, а ты делай, как он говорит.
– Слушаюсь, мой повелитель.
Хасар, сцепив за спиной руки, кивнул своим орудийным расчетам. Те разбились на четверки, каждая с мешками черного порошка и какими-то странного вида приспособлениями. Хубилай зачарованно наблюдал за происходящим.
– Действуйте, – распорядился Угэдэй.
Хасар отрывисто выкрикнул приказы. Угэдэй с седла наблюдал, как первый расчет вначале проверил, удерживаются ли массивные, в заклепках колеса специальными блоками. Один из пушкарей поместил в запальное отверстие тростину, а затем поджег ее. Побежала искра, а через секунду раздался грохот, от которого пушка дернулась назад. Блоки с трудом удержали подпрыгнувшее орудие на месте. Как вылетело ядро, Угэдэй не заметил, но кивнул с нарочитым спокойствием. Его лошадь навострила уши, а затем принялась пощипывать траву. Хубилаю пришлось ударить своего мерина по морде, чтобы тот не запаниковал, – не хватало еще такого позора, чтобы лошадь вырвалась и промчалась перед ханом. Хотя втайне он был рад, что выстрел застал его не в седле.
– Остальные – разом, – потребовал Угэдэй.
Хасар гордо кивнул, и еще восемь расчетов вставили в запалы тростины и подожгли.
– По моей команде, пушкари. Готовы? Пли!
Грохнуло так, что тяжко содрогнулась земля и будто раскололось небо. Расчеты упражнялись за городом уже несколько недель и как следует пристрелялись, поэтому пушки ударили почти одновременно. На этот раз Угэдэй разглядел медленно расходящиеся над долиной ветвистые султаны пыли, а в двух местах ядра мячиками отскочили от камней. Хан улыбнулся при мысли о гуще всадников или пехоты на пути этих ядер.
– Прекрасно, – сказал он сам себе.
