28 мгновений весны 1945-го - Вячеслав Алексеевич Никонов
Почетный член Британской академии. Лауреат Нобелевской премии по литературе за «Историю Второй мировой войны». По опросу ВВС назван величайшим британцем в истории.
Черчилля в СССР знали, пожалуй, даже слишком хорошо.
Он был влиятельным членом военного кабинета Дэвида Ллойд-Джорджа, который еще в декабре 1917 года согласовал с французами Конвенцию в отношении революционной России. Конвенция, как описывал ее Черчилль, «предусматривала оказание помощи генералу Алексееву и географическое разделение сферы действий этих двух держав… Французская зона должны была состоять из Украины и Крыма, а английская – из территорий казаков, Кавказа, Армении, Грузии и Курдистана… Все национальные войска в России, решившие продолжать войну, должны поддерживаться всеми средствами, которые только имеются в нашем распоряжении».
Черчилль и был главным архитектором программ помощи всем врагам советской власти – Колчаку, Деникину, Юденичу, а также политики прямой британской военной интервенции – на российском Севере, на Дальнем Востоке, в Сибири. Именно Черчилль помогал вооружению польской армии Юзефа Пилсудского, воевавшей с Красной армией в 1920 году. Имя Черчилля стало в СССР нарицательным – наряду с именами Чемберлена и Керзона – как квинтэссенция ярого антисоветчика. И свои взгляды он не менял. Вплоть до того момента, когда понял, что нацистская угроза куда опаснее советской.
В марте 1936 года Черчилль заявил в палате общин: «На протяжении 400 лет внешняя политика Англии состояла в том, чтобы противостоять сильнейшей, самой агрессивной, самой влиятельной державе континента… Заметьте, что политика Англии совершенно не считается с тем, какая именно страна стремится к господству в Европе… Ей безразлично, о каких правителях или странах идет речь; ее интересует лишь то, кто является самым сильным тираном или кто может превратиться в такого тирана». Для Черчилля, влиятельного парламентария, это был Гитлер, которого всячески умиротворял его однопартиец – премьер-министр Невилл Чемберлен, осуществивший Мюнхенский сговор с фюрером в 1938 году.
Черчилль был сторонником предложенного Москвой военного союза с СССР, против которого возражал тогдашний премьер-министр. «Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил: “Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею” или что-нибудь в этом роде, парламент бы это одобрил. Сталин бы понял, а история могла бы пойти по иному пути. Во всяком случае, по худшему пути она пойти не могла», – замечал Черчилль. Он резко критиковал Чемберлена за фарс с переговорами о военном союзе в Москве летом 1939 года, куда Лондон отправил второстепенные фигуры без полномочий такой союз заключать, что для СССР «было фактически оскорбительным». Он не понимал Чемберлена, который трижды лично летал к Гитлеру, но заявлял, что поездка в Москву, скажем, британского министра «была бы унизительна».
После этого Черчилля не сильно удивило желание Кремля договориться с немцами, и он был одним из немногих на Западе, кто весьма спокойно отнесся к пакту Молотова – Риббентропа, предвидя уже тогда возможность советско-британского партнерства против Гитлера. Черчилль подчеркивал, что «Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи… Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной».
Выступая по радио 1 октября 1939 года, Черчилль заявил: «Россия проводит холодную политику собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии. Во всяком случае, эта линия существует, и, следовательно, создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть.
Я не могу вам предсказать, каковы будут действия России. Это такая загадка, которую чрезвычайно трудно разгадать, однако ключ к ней имеется. Этим ключом являются национальные интересы России… Я думаю, что Россия всегда будет действовать сообразно ее собственным интересам, и не могу поверить, чтобы она сочла победу Германии и последующее установление германского господства в Европе отвечающими ее интересам».
В день нападения Гитлера на Францию в 1940 году Чемберлен подал в отставку. Премьер-министром стал Черчилль. 13 мая он предложил нации «только кровь, тяжелый труд, слезы и пот».
Франция и Англия, настроенные на длительную позиционную войну, оказались совершенно не готовы к немецкому блицкригу. Франция была разбита, и Великобритания осталась, по сути, один на один с Германией. Однако неудача, постигшая немцев в воздушной в битве за Англию, отсутствие у них флота, достаточного для десантирования на острова, вынудили Гитлера отменить операцию «Морской лев», предусматривавшую вторжение в Британию. Но война продолжалась – с переменным успехом. Британцы одерживали победы над итальянцами в Северной Африке. Немцы теснили англичан на Балканах, захватив Грецию. Потеря Крита в мае 1941 года стала последним крупным поражением Британии в Европе. Лондон превратился в главную резиденцию правительств в изгнании захваченных европейских государств, проявлявших большую дипломатическую активность и добивавшихся освобождения своих стран от фашистов.
Черчилль, узнав о нападении на СССР 22 июня 1941 года, воскликнул: «Ставлю обезьяну против мышеловки, что русские будут сражаться, причем успешно, минимум два года».
На жаргоне игроков на скачках «обезьяна» означала купюру в 500 фунтов, а «мышеловка» – 1 соверен, золотую монету достоинством 1 фунт. Вечером по радио он скажет: «Никто более меня не был последовательным противником коммунизма последние двадцать пять лет. И я не откажусь ни от одного своего слова, высказанного по этому поводу. Но все это меркнет перед драмой, которая разворачивается ныне… Каждый, кто сражается против нацизма, получит нашу поддержку. Из этого следует, что мы окажем России любую возможную помощь». В узком кругу Черчилль не скрывал чувств: «Передо мной стоит только одна цель – уничтожение Гитлера, отчего моя жизнь заметно упростилась. Если бы Гитлер вторгся в ад, я бы благожелательно отозвался о дьяволе в палате общин».
Партнерство было непростым, и переписка между Сталиным и Черчиллем отражает драматизм и неоднозначность двустороннего взаимодействия. «Сталинско-молотовский стиль в духе большевистской прямоты нередко резал слух хорошо воспитанных англо-американцев, привыкших к более обтекаемым и вежливым формулировкам. Особенно страдал от этого самолюбивый и обидчивый Черчилль, которого мало утешало, что Сталин и Молотов, как говорили в Форин офисе, «ведь не учились в Итоне или Хэрроу». То, что в Кремле казалось верхом обходительности, на Даунинг-стрит могло восприниматься как оскорбительная грубость. Со своей стороны советские
