Александр Дюма - Графиня де Монсоро
— Да, разумеется, хотя бы для того, чтобы лишить его всякой надежды, доказав, что замыслы его раскрыты.
— Гм! — сказал Шико.
— У тебя есть какие-нибудь возражения против моей беседы с ним?
— Нет, но на твоем месте я отменил бы речи и удвоил срок пребывания в тюрьме.
— Пусть приведут герцога Анжуйского, — приказал Генрих.
— Все равно, — сказал Шико, качая головой, — я стою на том, что сказал.
Через минуту вошел герцог. Он был безоружен и очень бледен. Его сопровождал Крийон с обнаженной шпагой в руке.
— Где вы его нашли? — спросил король Крийона, разговаривая с ним так, словно герцога не было в комнате.
— Государь, его высочество отсутствовал, когда я именем вашего величества занял Анжуйский дворец, но очень скоро его высочество вернулся домой, и мы арестовали его, не встретив сопротивления.
— Вам повезло, — сказал король с презрением.
Затем, обернувшись к принцу, он спросил:
— Где вы были, сударь?
— Где бы я ни был, государь, смею вас уверить, — ответил герцог, — что я занимался вашими делами.
— Я так и полагал, — сказал Генрих, — и, глядя на вас, убеждаюсь, что не ошибся, когда ответил вам тем же — занялся вашими.
Франсуа поклонился со спокойным и почтительным видом.
— Ну так где же вы были? — спросил король, шагнув к брату. — Чем занимались вы в то время, как арестовывали ваших соучастников?
— Моих соучастников? — переспросил Франсуа.
— Да, ваших соучастников, — повторил король.
— Государь, я уверен, что ваше величество ввели в заблуждение.
— О! На этот раз, сударь, вы от меня не убежите, ваш преступный путь окончен. Вам уже не удастся занять мой трон, братец…
— Государь, государь, молю вас, успокойтесь, определенно кто-то настроил вас против меня.
— Презренный! — вскричал преисполненный гнева король. — Ты умрешь от голода в темницах Бастилии.
— Я жду ваших повелений, государь, и благословляю их, даже если они приведут меня к смерти.
— Но где же вы все-таки были, лицемер?
— Государь, я спасал ваше величество и трудился во имя славы и мира вашего царствования.
— О! — воскликнул остолбеневший от изумления король. — Клянусь честью, какова дерзость!
— Ну-ка, — сказал Шико, откинувшись назад, — расскажите нам об этом, мой принц. Вот, должно быть, любопытно!
— Государь, я немедленно рассказал бы обо всем вашему величеству, если бы вы обращались со мной как с братом, но вы обращаетесь со мной как с преступником, и я подожду, чтобы события подтвердили, что я говорю правду.
С этими словами принц снова отвесил поклон своему брату, королю, еще более глубокий, чем в первый раз, и, повернувшись к Крийону и другим офицерам, сказал:
— Что ж, господа, кто из вас поведет в Бастилию наследного принца Франции?
Шико стоял задумавшись, и вдруг его как молния озарила мысль.
— Ага! — прошептал он. — Я, кажется, уже понял, почему у господина д’Эпернона было столько крови на сапогах и ни кровинки в лице.
LV
УТРО БИТВЫ
Над Парижем занимался ясный день. Горожане ни о чем не подозревали. Но дворяне — сторонники короля и все еще не оправившиеся от испуга приверженцы Гизов — ждали предстоящего поединка и держались начеку, чтобы вовремя принести свои поздравления победителю.
Как мы уже видели в предыдущей главе, король всю ночь не смыкал глаз, молился и плакал. Но поскольку он, что бы там ни говорили, был храбр и опытен, особенно в том, что касалось поединков, то около трех часов утра он вышел вместе с Шико, чтобы оказать своим друзьям последнюю услугу, которая была в его силах.
Генрих отправился осмотреть место боя.
Картина была замечательная и, скажем без всякой иронии, мало кем замеченная.
Король, в темной одежде, закутанный в широкий плащ, со шпагой на боку, в широкополой шляпе, скрывавшей его волосы и глаза, шагал по улице Сент-Антуан. Но шагов за триста до Бастилии он увидел большую толпу неподалеку от улицы Сен-Поль и, не желая подвергать себя риску в толчее, свернул в улицу Сент-Катрин и по ней добрался до турнельского загона для скота.
Толпа, как вы догадываетесь, была занята подсчетом убитых этой ночью.
Король не стал приближаться к ней и потому ничего не узнал о случившемся.
Шико, присутствовавший при вызове, вернее приглашении, заключенном неделю назад, тут же, на поле будущего сражения, показал королю, как разместятся противники, и объяснил условия поединков.
Получив эти сведения, Генрих тотчас же принялся измерять площадь. Он прикинул расстояние между деревьями, рассчитал, как будет падать солнечный свет, и сказал:
— У Келюса позиция очень опасная. Солнце будет у него справа: как раз со стороны уцелевшего глаза[60], а вот Можирон — весь в тени. Келюсу надо было бы поменяться с Можироном местами, ведь у того зрение прекрасное. Да, здесь наши позиции не слишком хороши. Расстановка не очень-то хорошая. Что до Шомберга, у которого слабые колени, то здесь удачно расположено дерево, и он может, в случае необходимости, укрыться за ним. Поэтому за него я спокоен. Но Келюс, бедный Келюс!
Он грустно покачал головой.
— Ты огорчаешь меня, мой король, — сказал Шико. — Ну же, ну, не страдай так! Какого черта! Каждый получит не более того, что получит.
Король воздел глаза к небу и вздохнул.
— Ты слышишь, Господь мой, как он богохульствует? — прошептал он. — Но Ты не знаешь — он безумен.
Шико пожал плечами.
— А д’Эпернон? — вспомнил король. — По чести, я несправедлив, я позабыл о нем. Д’Эпернону грозит такая опасность — он будет иметь дело с Бюсси! Посмотри-ка на его участок, мой добрый Шико: слева — загородка, справа — дерево, позади — яма. Д’Эпернону надо будет все время отскакивать назад, потому что Бюсси — это тигр, лев, змея. Бюсси — это живая шпага, которая прыгает, делает выпады, отступает.
— Ну, — сказал Шико, — за д’Эпернона я спокоен.
— Ты не прав, его убьют.
— Его? Он не так глуп и, наверное, принял меры, уж поверь мне!
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что он не будет драться, клянусь смертью Христовой!
— Полно тебе! Разве ты не слышал, как он только что разговаривал?
— Вот именно, что слышал.
— Ну?
— Как раз поэтому я и повторяю: он не будет драться.
— Ты никому не веришь и всех презираешь.
— Я знаю этого гасконца, Генрих. Но, если хочешь меня послушаться, дорогой государь, возвратимся в Лувр, уже рассвело.
— Неужели ты думаешь, что я останусь в Лувре во время поединка?
