Эльвира Барякина - Белый Шанхай
— Любой дурак может выигрывать войны, не выходя из курительной комнаты. Посмотрела бы я на этих вояк, если бы у них не было ни подкреплений, ни патронов, ни транспорта!
— Вы собрались их разубеждать? — улыбнулась Тамара. — Поверьте, будет куда лучше, если вы станете рассказывать о жизни европейской аристократии — эта тема всегда находит спрос.
У Тамары сохранились подшивки старых русских журналов, и Нина дни напролет изучала описания театральных премьер и дипломатических приемов, а потом пересказывала их перед зеркалом и заучивала подходящие к случаю английские слова.
Маскарад «Через сто лет» прошел с большим успехом: благодаря наставлениям Тамары, из Нины получилась прекрасная хозяйка. Китайская казна не досчиталась таможенных сборов на десять ящиков шампанского, и вскоре Дон Фернандо отсчитал Нине ее первый гонорар:
— Неплохо вам за танцульки платят, а? Почище, чем какой-нибудь балерине! Вы пляшите, пляшите — а мы будем денежки зарабатывать!
Через пару недель Нина пригласила новых знакомых на маскарад «Двойники знаменитостей», и эта вечеринка тоже удалась на славу. Среди гостей были три чернокожих танцовщицы Флоренс Миллз, два усатых импресарио Томаса Бичема, четыре актрисы Мэри Пикфорд и один Лев Троцкий, который приставал к дамам и требовал отдать ему «награбленные бриллианты».
Перед каждой вечеринкой Тамара давала Нине задание — ввернуть в разговор нужную фразу или немного пофлиртовать с указанным господином. Она получала большое удовольствие, мороча головы бывшим друзьям.
Все шло прекрасно, но Нина недолго радовалась успехам. Надо было смотреть правде в глаза: Тамара содержала ее — точно так же, как богатые господа содержат любовниц. Нинин белый особняк, мебель и платья принадлежали Тамаре; ее гости были знакомыми Олманов, а у самой Нины не осталось даже собственной биографии: она всем говорила, что переждала войну, катаясь на яхтах по Женевскому озеру.
Из-за бесконечных светских приемов фальшивое консульство было слишком на виду, и Нина содрогалась при мысли, что рано или поздно ее выведут на чистую воду.
— Я и так могу проводить вечеринки для ваших знакомых, — говорила она Тамаре. — Может, нам лучше закрыть консульство?
Но та с негодованием отвергла эту идею:
— Дон Фернандо сбывает ваше шампанское секретарю губернатора. Если не будет консульства — у Тони не будет этих связей, а их было не так-то просто наладить.
Нина начала ходить по антикварным магазинам: красивые безделушки служили для нее символами богатства и уверенности в завтрашнем дне. На Рю Монтоба она покупала дымчатые акварели, фарфор и лаковые шкатулки; в магазинах на Бродвее — тончайшие вышивки и бутылочки для духов из зеленого и белого нефрита. Вскоре ее дом стал напоминать музей, но это не добавило ему тепла и уюта. В жизни Нины не хватало главного: ее никто не любил, да и сама она никого не любила.
Ей вспоминалось, как она лежала в объятиях Клима в их мрачной, пропахшей старьем владивостокской комнате. Он спал, ни о чем не подозревая, а она готова была визжать от отчаяния и страха перед будущим. Стены и потолок в их конуре были густо исписаны матерной бранью в адрес большевиков: раньше там жил прапорщик, который однажды напился до белой горячки и выстрелил себе в висок. Хозяйка сдала Нине комнату подешевле, потому что та согласилась отмыть от печки засохшие мозги.
Нина клялась себе, что у нее непременно появится кровать, застланная шелковыми простынями, гардеробная комната и большая кухня с кладовой, набитой провизией. Она получила то, что заказывала, но теперь у нее было ощущение, будто она безнадежно заблудилась. Ей было непонятно, куда она идет и зачем, а без целей Нина жить не умела.
Каждый день, бывая в доме Олманов, она наблюдала, как Тони ухаживает за Тамарой, и с изумлением думала: «У меня было все то же самое! Как я могла не ценить этого?» А теперь единственное, что оставалось Нине, — это молча завидовать.
Разумеется, она не оставляла попыток найти себе мужчину, но в присутствии иностранцев ее одолевала напряженная неловкость, которую было нелегко скрывать. Кто бы знал с каким облегчением Нина провожала последних гостей, засидевшихся на ее вечеринках!
— Иржи, почему мы не вписываемся в шанхайское общество? — недоумевала Нина. — Люди заговаривают со мной о собаках или о матче по крокету, а мне зевать хочется от скуки. Неужели на свете нет более интересных тем? Как можно быть такими поверхностными?
Иржи разводил руками:
— Дело в нас самих. Мы с вами разучились жить по законам мирного времени, и это беда, что мы считаем глубокими только две темы — нашу эмиграцию и воспоминания о родине. Мы пострадали и, как поранившиеся дети, требуем к себе повышенного внимания. Война сделала из нас чудовищных эгоистов.
— Это мы эгоисты?! — возмущалась Нина. — Иностранцы вообще думают только о себе!
Иржи укоризненно качал головой.
— Когда вы в последний раз жертвовали на благотворительность?
— Ну… Я как раз собиралась…
— Вот то-то и оно. А ваши гости постоянно собирают деньги на приюты и больницы. И, поверьте, от этих «поверхностных» людей гораздо больше пользы, чем от дамочки, которая обворовывает китайскую казну.
Они ссорились, и после долгих баталий Иржи признавал, что он дразнит Нину только потому, что завидует ее энергии и целеустремленности.
— Нет у меня никакой энергии! — злилась она. — Больше всего на свете я хочу выиграть сто тысяч в лотерею и поселиться в замке с толстыми стенами — чтобы никого не видеть и не слышать.
— Так зачем вам выигрыш? — веселился Иржи. — Сдайтесь полицейским, и вас отгородят от внешнего мира на ближайшие десять лет.
2
Однажды Нина пришла в гости к Тамаре и заметила на столе новую фотокарточку. На ней были изображены Тони Олман и белокурый джентльмен в свитере, какие носили члены яхт-клуба. Незнакомец был снят в профиль, и Нина сразу отметила его высокий лоб и волевой подбородок.
— Даниэль Бернар — один из самых удивительных людей, что я встречала, — сказала Тамара. — Вы знаете, что во время Мировой войны Китай выступил на стороне Антанты и отобрал у подданных Германии и Австро-Венгрии дома и предприятия? Бедных немцев согнали, как скот, в бараки, а когда началась эпидемия испанки,[7] наши доктора из патриотизма отказались их лечить. Только мистер Бернар проявил милосердие и на свои деньги организовал временную больницу для интернированных. Прошу заметить, что по национальности он чех, то есть представитель народа, который столетиями страдал от австрийских и немецких угнетателей.
