Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

бокам которого ехали нукеры. Они еще были довольно далеко, и ей хотелось криком поторопить их. Третьим был Мунке, чуть живой от усталости, еле держащийся в седле. На нем коркой запеклась пыль, а ходящие ходуном бока лошади покрывали нечистоты, – судя по всему, нужду сын справлял, не слезая с седла. Известно, что гонцы делают это, только когда известие надо доставить максимально быстро. И сердце Сорхатани содрогнулось от темного предчувствия. Она молчала, когда ее старший сын спешивался, чуть не упав оттого, что у него подкосились ноги. Сильной правой рукой он ухватился за рожок седла, растирая затекшие мышцы. Вот глаза их встретились, и необходимость в словах отпала.

Сорхатани не разрыдалась. Хотя какая-то часть ее знала, что мужа больше нет, женщина стояла прямо, удерживая мятущиеся мысли. Теперь нужно было сделать так много.

– Сын мой, будь гостем в моем лагере, – произнесла она наконец.

Словно в тумане, Сорхатани обернулась к нукерам и велела развести костер и приготовить соленый чай. Остальные ее сыновья сбились кучкой, в молчаливом смятении наблюдая за происходящим.

– Сядь рядом со мной, Мунке, – тихо обратилась она.

Сын кивнул, его глаза покраснели от усталости и горя. Он занял возле матери место на траве и молча кивнул севшим вокруг них Хубилаю, Хулагу и Ариг-Буге. Когда подали соленый чай, первую чашку Мунке, обжигаясь, опорожнил в несколько судорожных глотков, чтобы пробить ком пыли, застрявший в горле. А между тем надо было что-то говорить. Сорхатани чуть ли не выкриком попыталась его остановить, чувства ее кружили в безумном вихре. Пока Мунке молчал, все это было еще не до конца правдой. А если слова вырвутся наружу, то ее жизнь и жизнь ее сыновей изменится, а ее любимый будет потерян навсегда.

– Отец мертв, – выговорил Мунке.

На минуту мать закрыла глаза. Ее лишили последней надежды. Затем она вздохнула – протяжно, тягостно.

– Он был хорошим мужем, – сорвался с ее губ прерывистый шепот. – Воином, возглавлявшим тумен. Я любила его больше, чем это можете понять даже вы. – От слез ее глаза сделались большими, а голос – более грубым: горе стискивало горло. – Расскажи мне, Мунке, что случилось. Не скрывай ничего.

Глава 15

Субудай, натянув поводья у края горной кручи, слез с седла и оглядел раскинувшуюся внизу долину. Он целый день плутал по тропам, чтобы добраться сюда, зато теперь с такой высоты местность просматривалась миль на двадцать, со всеми холмами и лугами, городками и селениями, речушками и перелесками. К западу величаво несла свои воды Волга, но она серьезного препятствия собой не представляла. Субудай уже посылал своих лазутчиков через ее песчаные отмели, чтобы разведать острова и дальние берега. Много лет назад он наведывался в эти земли. Русские тогда и предположить не могли, что кому-то по силам вынести их зиму. Они ошиблись. Тогда Субудай отошел лишь по приказу Чингисхана. Великий правитель отозвал его домой. Но больше такого не повторится: Угэдэй дал ему полную волю. На востоке цзиньские границы под контролем хана. Если удастся сокрушить земли к западу, держава монголов займет все срединные владения от моря до моря – империя столь обширная, что трудно вообразить. Субудаю не терпелось увидеть земли, раскинувшиеся за русскими лесами, а еще дотянуться до сказочных холодных морей и народов, бледных словно призраки, что живут, не ведая солнца.

При виде этого раздолья легко было представить нити власти, тянувшиеся к Субудаю. Он находился в центре паутины из посыльных и лазутчиков. За многие сотни миль от того места, где стоял старый воин, у него на каждом торжище, в каждом селении, городке и в каждой крепости имелись свои люди. Многие из них понятия не имели о том, что монеты, которые идут им в уплату, притекают от монгольских армий. Некоторые из Субудаевых наушников и осведомителей происходили из тюркских племен, разрезом глаз не похожих на монголов. Других Субудай и Бату либо нанимали за плату, либо принуждали силой. Эти бедняги брели с руин и пепелищ поверженных городишек, бездомные и отчаявшиеся, готовые в обмен на жизнь исполнить все, что велят завоеватели. Ханское серебро потоком текло через Субудаевы руки, и он скупал сведения, словно конину или соль, давая за них свою цену.

Военачальник повернул голову в тот момент, когда из-за последнего поворота на верхушке гребня показался Бату. Подъехав, юноша спешился и взглянул на простертые внизу долы со скучливым презрением. Субудай исподволь нахмурился. Прошлое он изменить не мог, равно как и оспорить право Угэдэй-хана вверить этому угрюмому, замкнутому юноше целый тумен войска. Этакий скороспелка с армией может, не ровен час, наломать дров. Но Субудай тем не менее продолжал его пестовать, своими руками превращая в рьяного разрушителя. Одно лишь время способно дать Бату прозорливость и мудрость – качества, которых ему пока недоставало.

Молчали они довольно долго, пока терпение Бату, как верно предугадал Субудай, не иссякло. Этому молодому воину не было присуще ни хладнокровие, ни спокойствие. Он в любую минуту был готов вскипеть гневом, и все вокруг это чувствовали.

– Ну что, Субудай Багатур, я прибыл. – Почетное звание военачальника – «храбрый» – Бату произнес со скрытой насмешкой. – Что же там такое доступно лишь твоему взору?

Субудай ответил с невозмутимостью, способной разозлить юношу:

– А вот что. Когда мы двинемся, Бату, твои люди не смогут просматривать местность. И в итоге, может статься, заблудятся или напорются на какое-нибудь препятствие. Видишь вон там невысокие холмы?

Бату вгляделся туда, куда указал ему Субудай.

– Отсюда заметно, как близко они сходятся, оставляя посередине зазор… в милю или две. Четыре-пять ли по цзиньским меркам. Мы могли